— Что тебе надобно, милая? — спросил Горислав, от нетерпения постукивая ногой в сафьяновом сапоге.
Красива была дева, что стояла перед ним, но устал Горислав после дальнего пути, хотел с отцом повидаться, на лавке посидеть, выпить прохладного квасу с медвяным привкусом.
И тут увидела Милодара необыкновенное. Что никогда нигде не видела, о чем никогда, даже от бабки Зораны не слыхивала. Потянулись от прекрасного всадника ниточки еле видимые, бледно-коричневые, вишневые, песочные. И словно голос раздался в голове Милодары. Смотрела она на ниточки и видела все, и усталость, и нетерпение, и жажду необычайную, будто кто ей подсказывал.
Пошатнулась Милодара, поклонилась, попятилась. Тяжелый куль уронила. Сдвинулись черные брови красавца, вспыхнуло бирюзой его изумление. Он наклонился, поднял куль.
— Постой… Куда же ты?
— Передай дружиннику Несмеянко, — только и смогла вымолвить Милодара и скорей помчалась прочь с воеводина двора.
Литература началась с бесполезной тягомотины вроде поведения, экзаменов и прочей ерунды. Лариса вечно решала на уроках какие-то посторонние вопросы. Обычно Лера была не против, но сегодня она как раз прочитала «Старуху Изергиль» и хотела ответить — исправить полученную по глупости пару, из-за которой ситуация по литературе была совсем плачевной.
— … что у вас за отношения в классе, одиннадцать лет вместе учитесь, а грызетесь как собаки, — гундосила Лариса под всеобщий игнор. — Мне на каждом педсовете стыдно, только про мой класс и говорят. Да, Войцеховская, не надо делать такое лицо. Про тебя говорят больше всех.
А про вашего Витеньку нет? — хмыкнула Лера про себя.
Витеньки сегодня не было в школе. Должно быть, перетрудился вчера, встречая мэра. Романова и Аркадьева на параллельной парте соседнего ряда весь урок обсуждали, что произошло вчера, так что Лера была в курсе.
Задорин все время вертелся около телевизионщиков — и раненая рука не мешала. А Богосян мямлила и запиналась, толкая приветственную речь. Голицын подскользнулся и сшиб штатив с камерой, Дима ругался на него и позволил себе сказать слово, неподходящее для руководителя школьного комплекса. Но больше всего они говорили про мэра. Точнее, про ее шмотки.
— Знаешь, сколько ее пуховик стоит? Не меньше сотки.
И внешний вид:
— А цвет волос? Обалдеть просто.
— Я читала в сети, что она ходит в «Музыку красок», знаешь этот салон? Там из Франции работают стилисты.
— Я пойду туда делать прическу на выпускной, — вставила Крюкова со второй парты.
Завистливое молчание в ответ.
— А ее серьги видела? Вот такие бриллианты. Откуда у нее бабки на все это?
— Ну у нее же бизнес.
— Какой?
— Пекарни. У моего дома как раз есть одна…
— Нет, какие пекарни, у нее сеть ювелирных салонов.
— Да вы что, у нее целый завод, по телеку говорили…
Дальше внимание Леры поплыло. Заводы госпожи мэра ее не интересовали, как ее бриллианты или падение Голицына. Было невероятно скучно. Герман впереди о чем-то перешептывался с Федей. Вот уж кто точно знает, чем себя занять в любой момент. Правда, его занятия не всегда совпадали с представлением учителей о том, как должны вести себя ученики, но со временем они друг другу привыкли, Герман — к требованиям, а учителя — к Герману.
Перед Германом и Федей сидели Кириллов и Кузнецов. Судя по одинаково склоненным затылкам, они во что-то играли по сети. Тоже неплохой способ отвлечься от бубнежа Ларисы. Жаль только, Лере не с кем играть.
Больше на четвертом ряду никого не было. Он не пользовался популярностью. Еще бы, кому охота сидеть у стены. То ли дело у окна. Первый ряд населяла элита класса. На первой парте умницы-красавицы-отличницы, Ксю Литвинова и Аринэ Богосян. За ними Антон и Горелов. Дальше Арбузова и Рыжкова (конечно, сразу за Гореловым), а последними сидели Шестаков и Полина со смешной фамилией Сом, которую по непонятным причинам никто никогда не дразнил, а всегда называли по имени.
Войцеховская сидела на последней парте второго ряда. По крайней мере, сегодня. Она любила пересаживаться и никогда не спрашивала разрешения ни у учителей, ни у одноклассников. Войцеховской никто не перечил. Одноклассники боялись, хотя делали вид, что им все равно. Учителям было реально все равно, лишь бы во время уроков никто не выступал. И только у Леры замирало сердце, когда Войцеховская садилась слишком близко от них с Германом. Потому что тогда можно было ожидать пакостей прямо на уроке. Сейчас, когда между ними был целый ряд, Лера чувствовала себя в безопасности. Более-менее.