— Что уставилась, Смирнова? Нравится моя армия?
— Отпусти их! — закричала Лера.
— Чего ты опять орешь на всю школу, Смирнова? — пробухтел за спиной голос Ларисы. — Что у вас тут происходит? Литвинова? Войцеховская?
А происходило что-то страшное. Вдруг наступила тишина, какой никогда не было и не могло быть. Мир больше не был реальным. Он был тут, без сомнения — парты, стулья, доска, шкафы, окна, пол, потолок. Одноклассники. Лариса. С этим все было в порядке. А вот с ними… Они были здесь и не здесь одновременно, отделенные стеной, которой не было, в мире, о котором никто не знал. В мире абсолютной тишины и ярких, переливающихся эмоций.
— Что за фигня… — прохрипела Войцеховская.
Черноты вокруг нее поубавилось. Чернота словно обрела самостоятельность. Она больше не зависела от Войцеховской, как от Литвиновой не зависело ее презрение, а от Леры — ее решимость. Эмоции сплетали собственный узор, красивый, странный, чужой. Они приглашали… но кого? Не их.
Чье-то дыхание… Чей-то взгляд… Лера напряглась, быстро обернулась. Никого. Здесь с ней только Войцеховская и Литвинова.
— Вы слышите? — прошептала Лера.
— Тихо…
— Заткнитесь.
— Так слышите или нет?
— Да помолчи ты.
— Сама тише.
— Оно нас сейчас услышит…
— Кто оно?
— Заткнитесь вы уже!!!
Крик Войцеховской был ужасен. Узор из разноцветных нитей заколебался. Как будто ветер подул с той стороны. Ветер не просто дул. Он стучался. Колотил в тонкую ткань из переливающихся нитей. Он хотел порвать ее, проникнуть к ним. Откуда-то Лера точно знала, что если у него получится, если для него откроется хоть крошечная лазейка сюда, для них все будет кончено.
Лера заорала. Услышала, как крик подхватили девчонки.
А потом все пропало.
Глава 7
Высокая трава больно хлестала голые икры, ветки царапали лицо и цеплялись за волосы, но Милодара бежала, не разбирая дороги. Беззвучный крик рвался из груди; крик, который заставил бы листья облететь с деревьев раньше времени и который принес бы ей облегчение. Но он застревал в гортани, и Милодара давилась невысказанными словами и невыплаканными слезами и бежала, лишь бы заглушить боль.
Раскидистое дерево перегородило ей путь. Милодара обхватила его руками, прижалась щекой к жесткой сухой коре и закрыла глаза. Прежде в лесу печали отступали сами собой, но больше нигде не было ей покоя. Она избрала свой путь, желая счастья, но не успела сделать и пары шагов, как дорога оборвалась пропастью боли и отчаяния…
Ласковы были слова Горислава, когда провожал он ее из леса до Золотых ворот. Видела Милодара, что любуется он ее красой, улыбалась чаще обычного, завлекая Остромирова сына. Ради него спрятала она гордыню и своеволие, ради него была мила и приветлива, словно теплый вешний ветерок.
Распрощались они у Золотых ворот. Гориславу нужно было остальных дожидаться; Милодара поспешила домой. Как на крыльях летела она к теткиному дому, а прощальный взгляд Горислава огнем жег ее сердце. Многое разглядела в нем Милодара — восхищение и надежду, обещание и тайное желание… Не забудет Горислав спасенную красавицу, разыщет ее в Киеве, избавит от ненавистного Ходоты.
Только этой верой и жила Милодара. Тетка Добрава чуяла неладное, но помалкивала, лишь работу подкидывала юной красавице. Милодара не прекословила, делала все, что скажут, и даже улыбалась. Видела, как расцветает в теткином сердце довольство, как пускает корни спокойствие. Пусть думает, что Милодара мечтает о свадьбе. Пусть верит, что нет для нее ничего сладостнее, чем стать женой старого Ходоты и почивать с ним на пуховых перинах… Тетка Добрава верила и с каждым днем становилась все мягче, все добрее.
Шло дело к вечеру. Тетка отдыхала на лавке после трудов дневных, а Милодара при свете свечки дошивала жаркий молодой узор на рубахе, что старому жениху в подарок предназначалась.
— Жаль только, тетушка, что не подумали мы такую же рубаху для Несмеянко вышить, — сказала Милодара вполголоса. — На чужбине она бы ему сердце грела, о доме родном напоминала.
— Не очень то хотел он о доме помнить, — проворчала тетка, — раз с дружиной Остромира связался.
— Не верю я, что Несмеянко нас позабыл… Прибежит перед походом попрощаться с нами, а мы ему даже подарочка не приготовили.
Покраснела тетка Добрава, засопела. И без Милодариных слов совесть по ночам мучила. Прибегал Несмеянко попрощаться, да не стала она Милодаре говорить, не стала звать, чтоб не бередил он девку, не смущал рассказами о дальних походах.