Но радость Леры была слишком слабой. Как можно было радоваться чему-то сейчас. Когда от жизни осталось всего ничего. Когда Тимур оказался предателем. Когда серебро в бархатном мраке — надо же, как красиво — рубит плоть на куски, рассеивая крошечные капли крови.
Радость была слишком слабой, чтобы навредить Хозяйке. Но она была достаточной, чтобы отвлечь ее от Нади. Серебро мелькнуло совсем близко. Мрак сгустился, обхватил Леру со всех сторон. Когти впитывали остатки радужных стрел. Серебряные глаза становились все больше… и больше…
Сегодня я умру.
Вот так просто. И больше не будет ничего. Ни мамы, ни Германа, ни камней в фонтане, ни утреннего кофе украдкой, ни гитары. Она не дописала песню… Про повелительницу эмоций могло бы получиться неплохо… Не будет Тимура… А было ли что-то с Тимуром? Или опять воображение разыгралось? Вся ее жизнь — всего лишь набор фантазий…
— Получай, гадина!!! — заорала Ксю.
Розовая искра перелетела через парту, рассыпая яркие огоньки. Опять эти блестки, ну сколько можно же… Лера потянулась рукой, но тетрадь полетела дальше, над тем, что недавно было Тамариной, над серебряной чернотой Хозяйки. Тетрадь шлепнулась на колени Нади, розовое сияние в абсолютной мгле.
— Надька, давай!!! Дневник!!!
Но Надя не слышала ее. Невидящими глазами она смотрела куда-то, за пределы их мира. Что видела Надя вместо тьмы, которую видела Лера? Какой облик явила ей Хозяйка за секунду до того, как вонзить в нее свои когти?
Лера рванулась вперед. Но что случилось с ее телом? Кто опутал ее руки и ноги кандалами, приковал ее к полу? Кто спеленал ее в тугой кокон, лишил способности двигаться, действовать? Напрягая всю себя, не сознавая, где усилие воли переходит в усилие тела, Лера прыгнула.
Она грохнулась всем телом на пол, ударилась лицом о ботинок Нади. Надя дернулась, прижала колени к груди. Дневник съехал как с горки прямо на Леру.
Он обжигал как горящий уголек. Лера закричала от боли и почувствовала, как ослабли невидимые веревки, связывающие ее. Рывком Лера протянула руку вперед, взяла раскаленный дневник и тут же уронила его. Как можно кинуть это, когда при каждом касании оно сдирает с тебя слой кожи…
Сияющий коготь взлетел над Надиной головой… дотронулся до ее шеи, ласково, почти игриво… И больше не было страшно сунуть руку в огонь.
Лера схватила дневник, чувствуя, как кожа шипит и вздувается волдырями, швырнула его, не глядя. Серебряный коготь столкнулся с розовым единорогом на обложке… замер… и с жутким сосущим звуком, с хрустом ломающихся костей, с нечеловеческим визгом исчез.
Вместе с ним исчезла тьма. Только тетрадь в розовой обложке лежала на полу, стремительно покрываясь инеем.
И тут во всей школе включился свет.
Теперь можно было не сдерживаться. Слезы текли по щекам, по одежде, слезы щипали руку, обожженную тетрадкой. Но боль не имела значения. Наоборот. Боль кричала о том, что они справились. Они победили Хозяйку и каким-то невероятным образом остались живы. Все трое.
Надя сидит в том же углу, где на нее напала Хозяйка. Без единой кровинки в лице, на ее плечо, все в кровавых лохмотьях плоти, страшно смотреть. Она зажимает рану другой рукой и улыбается бесцветными губами, улыбается, несмотря ни на что.
Ксю у парты, скрючилась на коленях, взъерошенная, склонилась так, что волосы полностью закрыли лицо. На полу перед ней лежит ее телефон, и Ксю набирает что-то одним пальцем. Странно, что телефон работает, разве они все не разрядились…
Да какая разница.
Они живы. Все.
У Тимура тоже слезы на щеках. Под левой ногой расплывается лужа крови. Ему очень больно. Но он счастлив. Впервые от него текут потоки сильной, ничем не сдерживаемой радости. Он что-то шепчет, но Лера сидит слишком далеко и не может услышать. Лишь по движению его губ можно прочитать бесконечное «прости… прости… прости…».
— Скорая? У нас травма… Руку чуть не оторвало… И нога… И еще…
Голос Ксю срывается на рыдания.
— Как мы выжили, Тимур? — Лера подползает к нему ближе. Почему-то она не может встать на ноги, может только ползти, но это нестрашно, Тимур не так далеко… Вот она уже совсем рядом, вот его руки дотрагиваются до нее, вот она утыкается лбом в его плечо.
— Как мы выжили…
— Я не знаю. Я же говорил, такого еще не было. Вы с ней сразились и выиграли. Она просто не успела…
Тимур говорил что-то еще, про дневник, про тайное место, про скорую, но Лера уже не разбирала смысл его слов. Она рассыпалась на тысячи мелких кусочков, и каждый из них кричал о любви. Она любила Тимура, Надю и Ксю, эти парты и стулья, плакат с таблицей Менделеева, забрызганный кровью. Любила этот кабинет, школу, город, вселенную…