Пошатнулась Милодара, поклонилась, попятилась. Тяжелый куль уронила. Сдвинулись черные брови красавца, вспыхнуло бирюзой его изумление. Он наклонился, поднял куль.
— Постой… Куда же ты?
— Передай дружиннику Несмеянко, — только и смогла вымолвить Милодара и скорей помчалась прочь с воеводина двора.
Литература началась с бесполезной тягомотины вроде поведения, экзаменов и прочей ерунды. Лариса вечно решала на уроках какие-то посторонние вопросы. Обычно Лера была не против, но сегодня она как раз прочитала «Старуху Изергиль» и хотела ответить — исправить полученную по глупости пару, из-за которой ситуация по литературе была совсем плачевной.
— … что у вас за отношения в классе, одиннадцать лет вместе учитесь, а грызетесь как собаки, — гундосила Лариса под всеобщий игнор. — Мне на каждом педсовете стыдно, только про мой класс и говорят. Да, Войцеховская, не надо делать такое лицо. Про тебя говорят больше всех.
А про вашего Витеньку нет? — хмыкнула Лера про себя.
Витеньки сегодня не было в школе. Должно быть, перетрудился вчера, встречая мэра. Романова и Аркадьева на параллельной парте соседнего ряда весь урок обсуждали, что произошло вчера, так что Лера была в курсе.
Задорин все время вертелся около телевизионщиков — и раненая рука не мешала. А Богосян мямлила и запиналась, толкая приветственную речь. Голицын подскользнулся и сшиб штатив с камерой, Дима ругался на него и позволил себе сказать слово, неподходящее для руководителя школьного комплекса. Но больше всего они говорили про мэра. Точнее, про ее шмотки.
— Знаешь, сколько ее пуховик стоит? Не меньше сотки.
И внешний вид:
— А цвет волос? Обалдеть просто.
— Я читала в сети, что она ходит в «Музыку красок», знаешь этот салон? Там из Франции работают стилисты.
— Я пойду туда делать прическу на выпускной, — вставила Крюкова со второй парты.
Завистливое молчание в ответ.
— А ее серьги видела? Вот такие бриллианты. Откуда у нее бабки на все это?
— Ну у нее же бизнес.
— Какой?
— Пекарни. У моего дома как раз есть одна-
— Нет, какие пекарни, у нее сеть ювелирных салонов.
— Да вы что, у нее целый завод, по телеку говорили…
Дальше внимание Леры поплыло. Заводы госпожи мэра ее не интересовали, как ее бриллианты или падение Голицына. Было невероятно скучно. Герман впереди о чем-то перешептывался с Федей. Вот уж кто точно знает, чем себя занять в любой момент. Правда, его занятия не всегда совпадали с представлением учителей о том, как должны вести себя ученики, но со временем они друг другу привыкли, Герман — к требованиям, а учителя — к Герману.
Перед Германом и Федей сидели Кириллов и Кузнецов. Судя по одинаково склоненным затылкам, они во что-то играли по сети. Тоже неплохой способ отвлечься от бубнежа Ларисы. Жаль только, Лере не с кем играть.
Больше на четвертом ряду никого не было. Он не пользовался популярностью. Еще бы, кому охота сидеть у стены. То ли дело у окна. Первый ряд населяла элита класса. На первой парте умницы-красавицы-отличницы, Ксю Литвинова и Аринэ Богосян. За ними Антон и Горелов. Дальше Арбузова и Рыжкова (конечно, сразу за Гореловым), а последними сидели Шестаков и Полина со смешной фамилией Сом, которую по непонятным причинам никто никогда не дразнил, а всегда называли по имени.
Войцеховская сидела на последней парте второго ряда. По крайней мере, сегодня. Она любила пересаживаться и никогда не спрашивала разрешения ни у учителей, ни у одноклассников. Войцеховской никто не перечил. Одноклассники боялись, хотя делали вид, что им все равно. Учителям было реально все равно, лишь бы во время уроков никто не выступал. И только у Леры замирало сердце, когда Войцеховская садилась слишком близко от них с Германом. Потому что тогда можно было ожидать пакостей прямо на уроке. Сейчас, когда между ними был целый ряд, Лера чувствовала себя в безопасности. Более-менее.
Сегодня Войцеховская ни к кому не приставала. Она сидела, делая вид, что слушает Ларису, а сама украдкой снимала класс на телефон. Лавры будущей звезды не давали ей покоя.
— Вот, Лариса Васильевна, полюбуйтесь.
Громкий голос физкультурницы проник в кабинет раньше, чем она сама. Дверь распахнулась, и в кабинет ввалился Костя Голицын, двоечник и лентяй. Лицо его было восхитительного свекольного оттенка, а глаза метали молнии.
Костю за шиворот держала крепкая, очень похожая на мужскую рука. Рука принадлежала физкультурнице Марине Андреевне по прозвищу Скакалка. За любую провинность на уроке она заставляла прыгать через скакалку не меньше ста раз.
— Сняла вашего красавца с крыши школы.
Наконец появилась и сама Скакалка, высокая, широкоплечая, с заметным пушком над верхней губой. Одна из немногих учителей, кого Лера уважала. Трояк по физкультуре и насмешки над Лериной неспособностью прыгнуть через козла или подтянуться на брусьях ничего не значили. Скакалка была справедливой. Она никогда не смеялась над Германом, не заставляла его играть в волейбол со всеми, а Войцеховская, несмотря на спортивные таланты, вечно прыгала у нее через скакалку и, главное, не смела даже пикнуть. Уже за одно это Марина Андреевна заслуживала уважения.
— Голицын! — всплеснула руками Лариса. — Чего тебя туда понесло, горе мое?
Литературы сегодня точно не будет, поняла Лера. Теперь будем с Голицыным разбираться.
— Я ролик хотел снять, — пробубнил он. — Для конкурса.
— Для конкурса! — всхлипнула Лариса. — А кто тебе сказал, что тебе разрешат размещать ролики на портале? Дмитрий Александрович вчера четко сказал: только отличники и хорошисты, нам других операторов не надо.
Лера хрюкнула в раскрытый учебник. Кажется, что Дима утверждал, что конкурс как там его… будет способствовать укреплению дружеских связей между учениками. А теперь выясняется, что половина школа как минимум остается за бортом. Ну тут без вопросов — на конкурс мэра заявлять двоечника Голицына точно неудобно. Он красивую картинку в инсте не сделает. То ли дело Литвинова.
Или Антон.
Вот из кого получатся замечательные победители.
Лера иронизировала, чтобы не переживать. Но обида все равно пробивалась сквозь насмешку. Они что, не ученики своей школы? Кто сказал, что креатив доступен исключительно отличникам?
Голицын, похоже, думал точно так же. Он покраснел еще сильнее, насупил густые брови.
— А че сразу отличники. Я тоже умею круто снимать.
— Голицын! Алгебру сначала выучи, а потом будешь снимать!
Логика у Ларисы хромала всегда, но сейчас особенно хотелось с ней поспорить. Голицын открыл было рот…
— Сядись на место! — рявкнула Лариса.
Голицын побрел к последней парте на третьем ряду. Он был очень расстроен. Расстроен и зол. Вокруг его головы клубилось лиловое облачко, с болотными вкраплениями, в котором то и дело мелькали желтые всполохи. Облако было неоднородным. Извиваясь, в нем переплетались тонкие цветные нити. Нити пели… Нет, говорили… Снова не то.
В нитях был смысл.
Лера смотрела и смотрела, и чем сильнее она вглядывалась в разноцветное облачко, тем яснее становилось, что означает та или иная нить. Голицын плюхнулся на свое место сразу за Лерой. Желтые всполохи пропали, поглощенные плотным болотным цветом. Обида полностью завладела Костей.
— Смирнова! — раздался резкий окрик Ларисы. — Чего ты на Голицына таращишься? Влюбилась что ли?
В классе заржали.
Моргая, Лера медленно повернулась к доске. В другое время она бы огрызнулась или обругала Ларису. Про себя, конечно. Но сейчас слова классной лишь коснулись краешка сознания, не вызвав никакой реакции. Какая разница, что говорит Лариса. Лера видела светло-коричневую дымку бесконечной усталости, исходящей от нее. Глупо было что-то говорить ей, рассчитывать на ее понимание или помощь. Ларисе хотелось только одного: быть как можно дальше от этого класса и этих детей. А так как это было невозможно, в коричневый цвет вплетались кое-где робкие бежевые ниточки смирения.