Горе смертному, увидевшему, как танцует на прозрачной глади ручья водяная дева! Никогда больше не знать ему ни покоя душевного, ни радостей земных. Всю жизнь будет он обречен скитаться по земле и грезить о красоте девы с глазами словно жемчужины. Смех земных женщин покажется ему грубым, а их общество будет ему в тягость. Ни пир развеселый, ни любовь красавицы, ни почести воинские, ни богатства сказочные — ничто не обрадует его, ничто не пробудит надежду, потому что в сердце его безраздельно будет царить сумрачная светлоокая дева…
Я стану для Горислава девой ручья, улыбнулась Милодара про себя. Говорят, я красива, равной мне во всем Киеве не сыщешь. Недаром Ходота на все готов, лишь бы я замуж за него пошла. Горислав зачахнет от любви ко мне, и гордый воевода не посмеет погубить единственного сына.
Внезапно в кустах позади Милодары затрещали ветки, будто какой-то зверь с силой продирался сквозь них к ручью. Девушка вскочила на ноги. Страха она не испытывала, но хотела встретить неведомого гостя лицом к лицу. Но и ее бестрепетное сердце екнуло, когда на открытый пригорок выскочил крупный клыкастый кабан. Маленькие глазки его были налиты кровью, а из бока торчало копье.
Милодара подалась назад. Не хуже заправских охотников она знала, как опасен раненый кабан. Свирепость его возрастает стократ, и тогда берегись безоружный, вставший у него на пути! Даже ее умение обращаться с бессловесными тварями не поможет ей спастись от разозленного зверя, жаждущего убивать. И все же Милодара протянула вперед руку и зашептала защитные слова древнего заклинания, которому научила ее бабка Зорана.
Кабан не шевелился. Милодаре показалось, будто он раздумывает, не повернуть ли ему назад в орешник. Милодара повторила заклинание, чувствуя, как руки-ноги наливаются силой. Кабан захрипел, наклонил голову… и в этот миг через кусты перемахнул всадник на вороном коне. Был он молод и хорош собой, непокрытые волосы золотились под лучами солнца. Сразу узнала Милодара того, кем были заняты ее думы, и затрепетала от ужаса. Копья у охотника не было, и поразить кабана с безопасного расстояния ему было нечем. От ее заклинаний тоже было мало толку. Завидев своего преследователя, кабан разъярился, и тонкий невидимый наговор, которым Милодара удерживала его от нападения, порвался…
Но молодому охотнику страх был неведом. Отвага сияла над его прекрасным челом.
— Не бойся! — крикнул он и спрыгнул с коня.
С одной лишь кривой печенежской саблей Горислав бросился на кабана и вонзил острое лезвие ему в глотку. Кабан попытался достать охотника клыками, но жизнь уже покидала его, и ловкий охотник легко уклонился от удара.
— Долго же пришлось с тобой повозиться, — сказал Горислав, вытирая саблю пучком травы.
Милодару он как будто и не замечал. Но видела она над его головой легкие нити изумления и восхищения ее красотой, но больше всего было смородинового горделивого самолюбования.
— Если бы не ты, он бы набросился на меня и растерзал, — тихо сказала она. — Спасибо тебе.
Горислав повернулся к ней. Упоение собственным успехом малиновой зарей вставало над ним.
— Я гнался за ним от самой опушки и рад, что успел вовремя.
Горислав снял с пояса рог и вертел его в руках. Хочет призвать слуг, чтобы они забрали кабана, догадалась Милодара. Неужто на этом все закончится? Не допустит она такого. Ее радость, ее любовь полыхала ясным огнем, потянулась к ней Милодара, зачерпнула пригоршню, да кинула в костер Гориславого самолюбования…
Только вот думал Горислав подуть в рог, призвать слуг и сотоварищей, пусть скорей посмотрят на его охотничью доблесть. Но тут задержался взгляд на тонком стане незнакомой девы, и пальцы сами отпустили рог. Успеется еще.
— Что ты здесь делаешь одна? — спросил он.
— Грибы собирала. От подружек отстала, заблудилась. Корзинку потеряла…
— Ты из Киева?
— Я племянница кузнеца Силана.
— Не знаю такого, — покачал головой Горислав.
— Мой брат Несмеянко служит у воеводы Остромира.
— А, так ты сестра Несмеянко… не ты ль давеча искала его воеводином дворе?
Милодара молчала.
— Хотя нет, та вроде была повыше… — Горислав смотрел-смотрел, да никак не мог понять, узнает он в сестре Несмеянко вчерашнюю девицу, закутанную в плат. И чем больше смотрел, тем больше прелести видел в ней. Косы черные, а глаза прозрачные словно льдинки, улыбка тихая, ласковая. Сразу видно, хорошая девушка. Достойная. Не каждый день такую встретить можно.
— Я Горислав, сын воеводы Остромира. А тебя как зовут, сестра Несмеянко?
— Милодара.
— Красивое у тебя имя.
Как и положено благонравной девице, Милодара глаз от земли не подымала, но все видела. И взгляд его восхищенный, и улыбку, и мысли его потаенные видела. Не просто видела — направляла, подогревала.
Сердце Милодары забилось в сладостном предвкушении.
— Пойдем, я покажу тебе дорогу до Киева, — сказал Горислав. — Хотя опасно девице одной в лесу… Подожди, я провожу тебя. Только слуг созову, чтоб прибрали добычу.
Он поднял рог и затрубил. Через секунду издалека раздался ответный клич. Солнце играло в волосах Горислава, золотило жаркий рисунок на его рубахе и широкий, изукрашенный дорогими каменьями пояс.
Горислав свистнул, подзывая коня, и улыбнулся девушке.
— Идем.
— Спасибо тебе, Горислав, — прошептала она еле слышно и заторопилась вверх на пригорок к статному воеводиному сыну.
Чувствовала Милодара, что забрезжила перед ней ласковым светом новая жизнь, и что к старому, постылому и скучному возврата для нее нет. Выбрала она для себя дорогу, по которой идет Горислав, сын Остромира, и к горю или к радости приведет ее этот путь, никому неведомо. Светло было на душе у Милодары. Горислав шел рядом с ней, и откровенные взгляды выдавали его с головой. Никогда не встречал он никого, прекраснее Милодары. Если бы не брат Несмеянко и не дядька-кузнец, решил бы Горислав, что перед ним лесная дева, которая подстерегает охотников в чаще и сводит их с ума своей красотой.
К ручью выбежали слуги, вытащили копье из кабаньего бока, но Горислав и Милодара, неторопливо беседуя, уже скрылись за деревьями.
Ни он, ни она не видели, как тоненькая струйка крови убитого кабана стекла с пригорка в ручеек и замутнила прозрачную воду.
— Ты дура, Смирнова. Феноменальная дура.
Светло-карие глаза Антона смотрели строго; презрительно кривились губы. Презрением сочились и темные кофейные нити вокруг его головы. Словно парик.
— Антон, не надо.
Аринэ потянула его в сторону. Над ее гладкими черными волосами пунцовело смущение. Не злость, а смущение. Кто бы мог подумать. Даже сейчас Аринэ была хорошей. Но Лере больше не хотелось с ней дружить.
— Еще как надо! Она не имеет права издеваться над нами!
— Я не издевалась!
— Откуда ты знаешь про нас с Аринэ? Отвечай! Следила за нами что ли?!
— Да ниоткуда я не знаю!
— Антон, пойдем… — повторила Аринэ. — Пожалуйста.
Ее смущение стало еще сильнее, еще ярче. Антон кричал, на них оборачивались. Аринэ все это очень не нравилось.
На плечо Антона легла рука Горелова. Сам Горелов стоял вполоборота, отвернувшись от Леры. Она не видела его лица, зато прекрасно видела его настроение: от него тянулись четкие, светло-серые ниточки скуки.
— Тоха, пошли. Звонок скоро, а мы еще в столовку хотели…
Но Антон смотрел только на Леру.