— Я не забываю! И я собираюсь во всем разобраться! Но я не хочу, чтобы мой ребенок подвергался-
— Мария Игоревна! — рявкнул Дима.
Мама глубоко вздохнула.
— Простите, Дмитрий Александрович. Я обещаю, к Лере больше не будет претензий. Она будет вести себя так, как нужно.
— По-моему, вы переоцениваете свое влияние на дочь, Мария Игоревна — процедила Евгеша.
Мама даже не посмотрела в ее сторону. Она пылала негодованием и уверенностью в своей правоте, и это было видно даже тем, кто не знал ни про какие нити.
Вечером мама зашла к Лере в комнату. Лера как раз закончила играть и сидела с гитарой на коленях. Она была недовольна. Всем. Своей игрой, сегодняшним днем, жизнью. Все так усложнилось. Если бы она могла, она бы написала об этом хорошую песню. Но она могла только играть чужие, да и то бездарно.
— Можно? — мамина голова возникла среди темных мятных облаков недовольства.
— Ага.
Мама села рядом.
— Что ты играла? Такая грустная мелодия. Я раньше ее не слышала…
— Мам. Ты пришла о чем-то спросить. Спрашивай.
Мама смущенно рассмеялась.
— Ты стала очень проницательной.
Лера даже не улыбнулась. Нетрудно быть проницательной, когда все, что чувствует человек, как на ладони перед тобой.
— Я бы хотела помочь тебе. А я не могу помочь, если не знаю, что происходит.
Лера молча ждала продолжения.
— Что у тебя произошло с этой девочкой? Не хочешь рассказать?
— Не хочу.
Нити маминой грусти стали толще.
— Но расскажу. Если ты расскажешь, что случилось в тридцать седьмом кабинете.
Перламутровое сострадание мамы сменилось изумлением.
— Ультиматум?
— Деловое предложение.
Маленькое облачко сомнения.
— Я никому не скажу, честно.
Мне некому, добавила Лера про себя.
Сомнение плавно перетекло в решимость.
— Договорились, — кивнула мама. — Ты первая.
Лера вздохнула. Теперь главное — найти приемлемый компромисс между правдой и враньем.
— Литвинова влюблена в Антона Чернецкого. А он бросил ее ради Аринэ Богосян.
— Понятно, — осторожно сказала мама. — А причем тут ты? Аринэ твоя подруга?
— У меня нет друзей.
— Я уверена, это не так.
Лера усмехнулась.
— Герман не считается.
— Я не имела в виду Германа, — нахмурилась мама. — Но не уклоняйся от темы, пожалуйста. Какое ты имеешь отношение к их любовному треугольнику?
— Литвинова хотела… хотела побить Аринэ. А я стояла рядом. Я заступилась за нее.
И это тоже было правдой. Она встала на защиту Аринэ, даже если этого не понял никто, кроме Литвиновой.
— Тебе не кажется, что роль защитника лучше подошла бы этому мальчику? Антону?
— Чтобы он стал драться с Литвиновой? Как ты себе это представляешь, мам?
Мама хмурилась и не понимала до конца.
— Значит, Антон попросил тебя разобраться с Литвиновой?
Лера мотнула головой. Чем дальше, тем хуже.
— Аринэ очень хорошая. А Литвинова так себе. Аринэ всегда хорошо разговаривает с Германом. А Литвинова его не замечает. Как будто он грязь под ногами.
Больше книг на сайте - Knigoed.net
Вот тут она задела верную струну. Бывает даже с неумелыми музыкантами вроде нее. Герман был маминым слепым пятном, ее Ахиллесовой пятой. Когда дело касалось Германа, мама теряла способность рассуждать здраво. Вот и сейчас все, и сомнение, и интерес, и волнение — все затянула беспросветная печаль.
— Так здорово, что ты заботишься о брате. Но я буду рада, если ты будешь решать проблемы без кулаков.
— Прости, мам, — искренне сказала Лера. — Столько всего накопилось в последнее время…
Мама внимательно посмотрела ей в глаза.
— Этот мальчик тебе тоже нравится? Антон?
Внутри Леры все сжалось в тугой комок. Но она храбро выдавила из себя улыбку.
— Договарились только про Литвинову.
— Точно. — Мама улыбнулась и встала. — Тогда я пойду. Спокойной ночи…
— Мам! Читерство!
Мама тут же села обратно.
— А я думала, мне удастся ускользнуть.
— Нельзя нарушать свое слово. Ты сама нас учила.
— Просто я не люблю пересказывать слухи. А с тридцать седьмым кабинетом связано очень много слухов… Это кабинет химии. Там работала Елена Владимировна, не помню фамилию. У вас она, кажется, не преподавала.
— Неа.
— Эту комнату сделали кабинетом недавно, раньше там сидела завхоз, хранилось всякое. Елена Владимировна пришла в школу года три назад-
— Мам, ты про кабинет рассказывай.
— Я и рассказываю. Эта Елена была, знаешь… я не люблю таких слов, но все-таки… Она была немного странная. Ни с кем не общалась. Было такое ощущение, что она всех избегает. Ее право, конечно, никто не навязывался. А потом как-то внезапно выяснилось, что она изумительный педагог. Потрясающий химик. Дети за ней толпами ходили. Оба одиннадцатых класса в прошлом году выбрали сдавать химию, представляешь? Все пятьдесят три человека. Сдали блестяще. Настоящий педагогический талант…
Мама задумалась. Ей было завидно — совсем чуть-чуть.
— А дальше?
— А дальше все очень быстро закончилось. В начале года она еще работала, как раньше. А потом, в ноябре, кажется, написала заявление об уходе. Даже две недели не отработала. Дима… директор ужасно разозлился. Она отдала заявление секретарю, отвела уроки, ушла. Утром на следующий день уборщица пришла в ее кабинет, а там… ну ты должна была видеть.
— Ага. Полный хаос. Что она там делала вообще?
— Никто так и не знает. Евгения Макаровна не смогла до нее дозвониться. Решили, будет проще прибраться и забыть.
— Тогда почему не прибрались?
— Потому что три уборщицы уволились после того, как пытались это сделать.
— Чего?
— Да, представь себе. Внезапный кадровый кризис.
— А почему? Они что-нибудь сказали? Может, это просто так, совпадение? Никак не связано с кабинетом?
— Может быть. Но уж очень странное совпадение. Говорили, в кабинете творится что-то нехорошее. В результате целый месяцв тридцать седьмой никто не заходил. Директор решил, он лучше обойдется без кабинета, чем без уборщиц. Я не думала, что он вас туда отправит. Он сказал, что оставил тебя на общественные работы, но не уточнил.
— Да ничего там не было страшного… — начала Лера и осеклась.
Ничего, кроме той тетради.
— Лера. — Мама смотрела внимательно, настороженно. — Там было что-нибудь, о чем бы ты хотела мне рассказать?
Теперь собрать всю волю в кулак, посмотреть маме в глаза, сказать как можно естественнее.
— Неа. Обычный хлам. Понятия не имею, чего они там напугались. Диме просто стоило не жадничать на зарплате уборщиц.
Мама рассмеялась.
— С этим точно не поспоришь.
Ее настороженность рассеялась, появилось спокойствие. Удовлетворение после доверительного разговора с дочерью.
Зато у Леры после этого разговора стало неспокойней на душе.
Глава 6
Каждый хочет чтобы его любили.
Нужна ли любовь учителю?
А как же. Приветливые улыбки и искренний интерес вместо кислого «а, это вы, Леночка» в учительской. Выученные наизусть параграфы вместо «а вы нам ничего не задавали» в классе. Восхищение вместо равнодушия, преклонение вместо насмешек. Вот что такое любовь. Ее не бывает слишком много.
— Здравствуйте, Елена Владимировна!
— Еленочка Владимировна, дооброе утрооо!
— Вы сегодня такая красивая!
— А я выучила весь учебник до конца!
— Мы хотим ходить на факультатив по химии! Весь класс! Можно?
— Леночка, как вам к лицу этот цвет.
— Где вы покупали это платье?
— Я перепутала вас со старшеклассницей! Подумала, что какая у нас симпатичная новенькая.
А ведь совсем недавно они не знали, как ее зовут. «Эта по химии». «Химичка». Наверное, стоит сказать спасибо, что хоть предмет запомнили. Невзрачная, незаметная, ненужная. Была когда-то. Теперь все изменилось. Любовь — красная, яркая, бурная — потоки любви лились отовсюду. Управлять ими было совсем легко. Поначалу, да, это требовало концентрации и усилий. Но кто старается, у того получается — ей ли этого не знать. Эту незамысловатую истину она давно пыталась вдолбить в тупые головы учеников. Но они не были способны понять даже это. Зато любить — о да, любить — они все оказались способны. И дети, и взрослые. И отличники, и двоечники. У каждого был запас любви и восхищения, который было так легко вытащить из них и забрать себе.