Каким жестоким он был. И справедливым. И правильным. Он выбрал единственно верный путь. Его нужно было за это уважать, но хотелось убить.
Литвинова плакала, не скрываясь. По щекам Леры тоже текли слезы, но рыданий не было в ее сердце. Зачем плакать о неизбежном?
Сегодня я умру.
— Я не дам разорвать себя на куски. Вы что хотите, то и делайте! Я ей сама башку оторву. — Войцеховская погрозила кулаком двери, сотрясающейся под ударами. — Но я умирать не буду. Давай мне дневник.
Она протянула руку к Лере.
— Не струсишь? — спросил Тимур. — Там важно не пропустить момент. Все будет очень быстро.
— Еще чего. Трусость это не про меня.
О да, в этом Лера не сомневалась. У Войцеховской хватит смелости на что угодно.
Даже жить, зная, что позволил другому умереть вместо себя.
— Пусть это буду я, — сказала Лера. — Живцом.
— Лера… нет…
В глазах Тимура растерянность. Почему? Раз ты все знал с самого начала. Раз был готов принести эту жертву. Почему ты сейчас смотришь так, будто твое сердце разрывается от боли?
— Почему нет? Кто-то же должен. Лучше так, я сама…
— Нет!
— Почему? Я никому не нужна. Со мной никто не дружит. Обо мне никто не заплачет. Только мама… Но у нее есть Герман. Он важнее. Он будущий гений и вообще, она его больше любит. А я так, бесплатное приложение…
— Неправда-
Лера положила на парту розовую тетрадь с принцессами.
— Вы только сделайте все, как надо. Чтобы не зря… Я сейчас открою дверь. Не хочу ждать, когда она ворвется сама.
— Лера… пожалуйста…
Но она уже шла к двери. Существо в коридоре — больше не Тамарина, еще не Хозяйка — притихло, словно почуяло ее решимость. Шаг. Еще шаг. Чем дольше ждешь, тем страшнее. Быстро, в пропасть с головой всегда легче. Решила — выполняй.
— СМИРНОВА! ПОДОЖДИ!
Литвинова догнала ее, схватила за руку.
— Я с тобой.
— Уйди отсюда! Иди, возьми дневник.
— Надька пусть берет. Она же сказала… У нее получится. Она лучше всех в классе бросает мяч.
Красивое лицо Литвиновой было распухшим от слез, но сейчас она не плакала.
— Это из-за Антона? — тихо спросила Лера. — Знаешь, есть жизнь и без него-
— Я хотела, чтобы Аринэ умерла. Она моя лучшая подруга. И вообще классная девчонка. А я желала ей смерти. Я сама должна умереть.
— Еще ты воровка! — выкрикнула Войцеховская.
Литвинова вспыхнула. Яркий стыд пробивался даже сквозь плотные слои страха.
— Да, — еле слышно сказала она. — Я не могу удержаться. Я беру… вещи.
Лера хмурилась, кусала губы.
— А Войцеховская откуда знает?
— Она меня увидела… в магазине. Сняла на видео-
Так вот почему Литвинова во всем подчинялась Войцеховской. Лера сжала ее руку.
— Мне очень жаль, Ксю.
— Спасибо. — Литвинова жалко улыбнулась. — И знаешь что, Лер. Ты совсем не бесплатное приложение.
Лера улыбнулась в ответ. Хорошо найти друга. Даже на пороге смерти.
— Давай вместе. На счет «три».
Они взялись за щеколду.
— Раз, два-
— СТОЙТЕ! ГЕРОИНИ ЧЕРТОВЫ! ДУМАЕТЕ, МНЕ СЛАБО?
Войцеховская подбежала к ним, схватила за затылки, чуть не столкнула их лбами.
— Типа вы такие храбрые, крутые, а я гадина последняя? А вот ни фига подобного! Мне тоже не слабо! Вам ясно! Я с вами! До конца с вами!
Слезы катились из глаз Войцеховской. У Литвиновой дрожали губы. Лера знала, что вот-вот расплачется сама. Но плакать было нельзя. Не сейчас. Они поплачут потом. Когда будут оплакивать ту, которая не выйдет из этого кабинета.
— Открываем дверь, девочки, — сказала Лера. — И пусть эта сволочь подавится.
Втроем. Вместе. До конца.
Лера.
Ксю.
Надя.
Они одновременно протянули руки, отодвинули щеколду и тут же отпрыгнули от двери. То, что стояло на пороге, лишь отдаленно напоминало красавицу Тамарину. Лицо было разбито, из щеки текла кровь. Голова была повернута под странным углом, как будто именно головой она пыталась прошибить дверь. Свитер вылез из брюк, сполз с плеча. Спереди он был забрызган чем-то темным, и лучше было не думать, чем именно.
Существо шагнуло в класс. Его правая нога была вывернута под углом, и будь Тамарина человеком, она бы не могла на нее наступать. Но она могла. И шла, глядя вперед слепыми серебряными глазами.
Храбрость хороша, когда опасность далеко. Когда она за стеной, за дверью, в коридоре. Но когда смерть стоит прямо перед тобой и бьет в твое лицо слепящим серебром, храбрости больше нет, а есть только инстинкт.
— БЕГИТЕ! — закричал Тимур.
Они кинулись в разные стороны. Лера нырнула под парту, уловив краем глаза вихрь паники — Ксю, который метнулся к окну, смесь злости, страха и ненависти — Надю, которая помчалась к последним партам.
Они разделились, и пусть Хозяйка выберет сама. А они попытаются принять ее выбор достойно.
Если смогут.
Топ-шарк-топ-шарк-топ-шарк.
Стук сердца заполняет весь мир.
Только не меня, пожалуйста, только не меня.
Топ, топ, шарк. Топ, топ, шарк.
Пожалуйста, я не хочу это слышать. Меня здесь нет, не смотри на меня, не думай обо мне. Не вынюхивай меня.
Только не я.
Пожалуйста.
Лера сжалась в комок, зажмурилась, заткнула уши.
Но невыносимо было ждать в темноте, в одиночестве. Ждать удара и боли, или чужого предсмертного крика.
Медленно, не доверяя собственному телу, Лера вылезла из-под парты. Тимур сидел на том же месте, прислонившись к стене. Ксю застыла у окна, наполовину скрытая шторой. Надя в углу, рядом с дверью в лаборантскую. А между ними кружили эмоции. Злость, отчаяние, ужас, вызов, предсмертная тоска… Они правили бал, они набирали силу с каждой секундой. Они больше не подчинялись повелительницам. Они обрели свою Хозяйку, стремились к ней, закручивали водоворот.
А в центре водоворота Она, Хозяйка, в теле, которое ей не принадлежит. Раскинула руки, глубоко дышит. Улыбается во весь рот. Наслаждается. Вот она, ее стихия. Дом, милый дом. Куда хочется прийти после долгого трудового дня. И подзаправиться.
По лицу Тамариной пошла рябь, будто оно было жидким как тесто для оладий. От него стали отваливаться куски. Нос. Половина лба. Левая щека. Под кусками должно было что-то быть. У любого человека что-то есть под кожей — мясо, жилы, кости. Но у Тамариной не было ничего. Только пустота. Черная дыра среди блистающего моря красок.
Теряя лоскуты кожи, Хозяйка повела головой. Она принюхивалась. Искала, где вкуснее.
Серебряные глаза уставились прямо на Леру. Они вывернули ее наизнанку, заглянули в каждый уголок души и двинулись дальше. Мимо окна, мимо стены, туда, в угол, где Надина злость боролась со страхом.
Не меня.
Первое облегчение сменилось ужасом, когда Хозяйка в одну секунду переместилась в угол. Как она это сделала? Она двигалась так быстро, что глаза не успевали засечь движение. Все, как говорил Тимур.
Надя закричала так, что стало больно барабанным перепонкам. От Тамариной отвалилась рука, сначала локоть, потом кисть… Из черноты, что была Хозяйкой, к Наде потянулись когти. Бесконечные, сверкающие серебром.
Лера попятилась, врезалась в парту, шлепнулась на стул. Пальцы дотронулись до чего-то, лежащего на парте… Чего-то очень горячего, в липких, противных блестках.
Розовая тетрадь с единорогами и принцессами. Что говорил Тимур? Дневник сработает, когда Хозяйка выйдет из тела. А Хозяйка выйдет из тела, когда приступит к обеду. Значит, надо ждать. Еще и еще. Ждать, пока от Тамариной ничего не останется, а Надя начнет умирать.
Светлые волосы прядка за прядкой падали на пол. Лысая голова быстро покрывалась мелкими язвами. Надя кричала все громче, все страшнее. Надя захлебывалась криком, страхом, осознанием того, что смерть, такая ужасная, неотвратимо рядом.
Смерть, которой не заслуживает никто. Абсолютно никто, даже Войцеховская.
Смотреть, как Хозяйка рвет ее на части, ждать удобного момента?