В этом техасском санатории для тучных я познакомилась с Энн Лендерс (она же Эппи Ледерер), известной журналисткой, которая вела рубрику «вопрос – ответ», и леди Бёрд Джонсон, и они взяли меня под свое (тучное) крыло, где было не очень-то удобно. Леди Бёрд, когда я сказала ей название «Звездные войны», послышалось «Звездные клоуны», а Энн/Эппи все одаривала меня непрошеными советами за не самым плотным ужином, на который подавали горелую куропатку, которую, казалось, сначала просто опалили, а потом основательно сожгли. Еды все равно было больше, чем нужно, и с тяжелым сердцем и еще более тяжелыми щеками я уехала оттуда через неделю.
Когда мы начали съемки, я старалась как можно меньше светиться, чтобы дирекция не заметила, что я не похудела, как меня просили. Я весила всего 50 килограммов, но примерно половина этого приходилась на щеки. Может, мне специально заплетали эти пучки по бокам, чтобы они служили опорой и мое лицо не выходило за пределы ушей. Так мои щеки и держались, а лицо было настолько же круглым, насколько маленьким был мой рост.
Мы снимали с понедельника по пятницу до половины седьмого вечера. Самых невезучих актеров – конечно же, включая меня – собирали на площадке в пять утра. Я вставала до рассвета, мой жизнерадостный водитель Колин забирал меня из квартиры в Кенсингтоне и подбадривал всю дорогу, пока мы ехали по еще спящему Лондону к розовеющему горизонту окраин и подъезжали к суровому ограждению студии «Элстри энд Борхэмвуд» с 45-минутным опозданием.
Зачем мне нужно было тащиться туда в этот безбожно ранний час? Какая чудовищная цепочка распоряжений выбрала меня из толпы более достойных, более талантливых, с густыми длинными локонами до талии?
Думаю, фанаты научной фантастики уже догадались. Да, я говорю о той самой невероятно смешной прическе Леи! Это два шиньона, которые практически прикручивали к моей голове. Сначала один, а затем второй длинный каштановый шиньон жестко пристегивали, а затем с мастерством, которое никогда не переставало меня удивлять, медленно и основательно закручивали в форме огромного бублика – теперь уже знаменитого космического бублика.
За мою прическу в фильме отвечала парикмахер Пэт Мак-Дермотт. Так как до этого в «Шампуне» у меня была всего одна прическа, мне это казалось простейшей работой. Берешь парик, немножко причесываешь, закрепляешь заколками – и вуаля, прическа готова. Что может быть проще? Но эта простейшая задача оказывается немного труднее, если задуматься, что прическу принцессы Леи будут носить маленькие девочки, трансвеститы и семейные пары во время сексуальных ролевых игр, как в телешоу «Друзья». Здесь гораздо больше ответственности, чем кажется на первый взгляд. Конечно, это невозможно было предсказать. Так что Пэт попыталась сделать то, что от нее просили, – необычную прическу, которую могла бы носить девятнадцатилетняя девушка в роли принцессы.
Пэт была родом из Ирландии и говорила с чудесным ирландским акцентом, из-за которого (или благодаря которому, в зависимости от доброты утра) вместо «фильм» она говорила «филм». Еще она называла меня «моя дорогая» или «моя любимая девочка»: «Разве это не чудесный филм, моя любимая девочка?» или «Кто же, как не моя дорогая девочка и эта безумная прическа, которую я делаю ей каждый божий день для нового филма, который они снимают». Сомневаюсь, что последняя фраза была адресована мне, но могла бы быть, и я не слышала ничего мудрее.
Приехав в столь ранний час, я – простая девчонка с еще влажными растрепанными волосами, одетая в самую некрасивую футболку, которую только можно было выбрать, – неизменно засыпала в кресле у гримера, роняя голову себе на плечо, и просыпалась два часа спустя, волшебным образом преобразившись из «Кто это, черт возьми?» в величественную и могущественную Ее Высочество принцессу Лею Органу, первоначально принцессу Альдераана, а потом уже каждого места, какого только пожелает.
С моим внешним видом в «Звездных войнах» были бесконечные проблемы. Настоящие проблемы, а не те, которые ты выдумываешь, чтобы люди подумали, что ты скромничаешь, потому что в душе считаешь себя очаровательной. То, что я видела в зеркале, по-видимому, отличается от того, что видели многие мальчики-подростки. Если бы мне было известно о каждом акте мастурбации, который я провоцирую… ну это было бы ужасно странно, с какой стороны ни взгляни, и я рада, что мне не было об этом известно. Но когда мужчины, которым за пятьдесят и моложе – любви все возрасты покорны, но не в любом возрасте это законно, – когда они подходят ко мне и говорят, что я их первая любовь, то у меня возникают, скажем, смешанные чувства. Почему они так легко влюблялись в меня тогда и почему им так трудно влюбляться в меня сейчас?