Наталья Александровна Загвоздина
Дневник. Продолжение
Небо! Лей на нас свет златого солнцаИли твоих облак густую влагу,Лишь гони далече осенним ветромМрачные тучи.
Ты скажи, о дева, что благосклонна,Или покажи мне свою досаду,Но не будь безмолвна, как эти тучиОсенью хладной.
Эта книга часть целого, названного дневником, —
распространение остановленного.
Незавершённость дневника предполагала, или хотя бы
допускала, движение.
Так возникло продолжение. Продолжение, в котором
действовало время.
Её устройство просто. Один последний год – двенадцать
месяцев поочерёдно.
Нарушение допускаю в начале, рифмуя «портреты»
и предваряя январь осенним авторским признанием.
Вступление – вход в «целую жизнь» – оставляю
неизменным, убирая гласную из последнего слова, как
и было у сочинителя.
На пересечении же лет, конца и начала, встреча
с мировосприятием Николая Карловича Метнера вложила
в обращение родственное звучание:
«Не тогда живёт мысль или произведение, когда выходит
в «свет», а когда воспринимается близким другом
и доходит до него». И – не прямая речь – человек нового
времени не внимателен, но любопытен. Внимание требует
усилий,
оно направлено «в глубину смыслов и собирает их в целое,
в единство».
А любопытство рассеивает, «склонно к купюрам смыслов».
Укрепившись поддержкой друга, с надеждой на слышание
и благодарностью готовым расслышать завершаю вторую
книгу, не освободившись от сомнения в её полном праве
на вольную жизнь – автор.
Я н в а р ь 2 0 1 1
Предчувствую дыханья высоту —момент неуловимого паренья.Оставьте незадачливые пренья —когда-нибудь и это я сотру.
Когда-нибудь сотрёт меня и наста даль, какой лицо ещё запретно.Но и тогда, не закрывая глаз,я буду удивляться вам с портрета.
О жизнь, о хрестоматия, о тайнзаветное число, немыслимое люду!О человек. Изнашивать, лататьи снова разрывать умеешь лютоиль яростно, что, кажется, одно.Упрямо опускаешься на дно,упрямее не хочешь расставаться...Обмениваешь лампочек стоваттныхнемереное множество за жизнь...А с солнцем повстречаешься поближе,лишь губы обожжённые оближешьи смотришь, как заезжий пейзажистна жизнь саму, не глядя на Источник.Ты светом электрическим испорчен...Но жалостью исполнен твой Творец —чирикаешь, как в домике скворец.
C е н т я б р ь
«Это дети твои» – я услышу, руками всплесну —«Как же их накормить, обиходить такую ораву?».Но закинута сеть, и иду прямиком на блесну,и уже припадаю, и пью медовую отраву...
Отвалившись, как червь, погрузневший от крови, пчела,отдающая яд, – всё одно! – сообщенье до сути,стихотворец молчит – без него наконец началасьэта новая жизнь, ну а сам обессилен досугом.
Их всё больше, и всё тяжелей вспоминать имена.Ты и полнишься, и остаёшься покинутым домом.И попросишь опять: «Заберите ещё из меня...»,и прикроешься сам от себя новорожденным томом.
Это дети мои. За проступок отвечу сполна.Накормлю, напою, уложу после трудной работы...Повторяя теперь, как и прежде: «Прости! Ис полла!Лета многая. Вам остаюсь и творцом, и рабою».
28 с е н т я б р я
«Уйти из декабря – соблазн. Соблазн...»
Уйти из мрака – вот соблазн...
Уйти из декабря – соблазн. Соблазн —остаться и прожить. Декабрь не шутит.Не скроешься, и выпорхнувши, с глазСоздателя – тогда зачем и шуму?!
Не прятаться! Пред Ним стоять, любя.Имеющий не пожелает больше.Горит огонь. Уходит дым, клубясь...Уходит год. Уходит жизнь. И больно.
Остаться в декабре, как на посту.Дождаться прибавления минуты...Не поддаваться на ночной посул —уйти из мрака. Чтоб – не обмануться.
Д е к а б р ь 2009 – я н в а р ь 2010
Город битый, больной, упакованный в снежный мешок,отдышался за ночь.Кто бродил, и не раз, от заставы к заставе пешком,посыпал, словно пеплом, головушку хладным песком —недосчитывал ног.