Но папа молчал, и в его глазах я читал полное непонимание, а мама тем временем пребывала в глубоком шоке.
— Да ладно вам! Хоть раз в жизни я могу сказать родителям, что пора бы уже ослабить повадок, и что меня уже реально бесит жизнь по вашему сценарию. Я пишу свою жизнь! Нужен будет совет или помощь — обращусь. Но не стоит в мою душу лесть и говорить, что вы лучше меня знаете, что мне стоит делать или не стоит. И пусть даже лучше знаете, но наступлю на грабли, получу по голове, поднимусь и пойду дальше!
— Ты доволен? — спокойно спросила мама, повернувшись к отцу.
— Он весь в тебя. — Тихо ответил отец, смотря в тарелку.
— Прости меня, папа, что я вспылил. Я люблю тебя, но мне действительно осточертело, что для вас я все еще двенадцатилетний пацан. Поверь, я знаю, что жизнь это чудесное место, раскрашенное всеми цветами радуги, а гнилое болото, пропитанное эгоизмом и животными инстинктами. Я знаю, что правила игры таковы, что если не ты, то тебя. Знаю, что стоит только оступиться или не оглядеться, как волки разорвут на части. Но вам ничего с этим не поделать, вы не можете ни оберегать меня от окружающего дерьма, ни как-то подготовить меня.
Есть в такой обстановке могла только мама. Она с аппетитом поедала свой салат из травы и смотрела то на меня, то на маму, словно перед ее глазами разворачивался бой гладиатором в Колизее, и она ждала, кто же сделает следующий удар.
— Я знаю, что мне надо было не так грубо все это говорить, но, пап, ты сам вынудил меня. Прости еще раз. — На самом деле, мне было ни капельки не стыдно, но воздух надо было остудить.
— Ты еще будешь что-нибудь заказывать?
И это все, что он может сказать???!!! После всего того, что я наговорил? А как же «Ты мне больше не сын» и все в том же духе?
— Нет.
— Официант, принесите счет, пожалуйста.
Хоть мама все еще ела, я встал.
— Пожалуй, этот завтрак, ну или обед, закончен. Звоните, если что.
Я поцеловал в щеку маму и пошел к выходу. Она предложила заказать мне такси домой, но я отказался сославшись на пробки, и что мне своим ходом отсюда домой ехать удобно. Но я не собирался домой. Мне нужно было срочно принять пару стопок бурбона для успокоения души. А из ресторана я вышел с улыбкой во все лицо — я был очень рад тому, что во мне откопалось немного смелости показать отцу, что для меня вокруг него планета не вертится, что я могу сказать слово и не потерплю такого отношения к себе.
Со временем чувства стыда пришло ко мне, но я уговаривал себя не звонить отцу. Через пару дней мама звонила, хотела прогуляться со мной, пока папа был на какой-то деловой встрече, но я был на работе. Она сказала, что папа зла на меня не держит — понимает, что переборщил с критикой в мой адрес, но, видимо, гордость не позволяет позвонить самому. Я тоже не собирался этого делать — так и сказал ей, что не чувствую себя виноватым, что его отпуск начался с такой минорной ноты.
Еще раз мама звонила в день отлета, но в этот момент я был с девушкой и понимал, что один я спать не лягу, так что сослался на дела и не поехал их провожать. Блин, я до сих пор корю себя за это, что поменял бабу на родителей, понимая, что мало того, что несколько месяцев не увижу их, так еще и просрал момент примирения с отцом. И, возможно, до моей поездки к ним в новогодние праздники, он, как и я, ощущал, что какое-то насекомое поселилось внутри и периодически грызет совесть.
После пол-литра «Легендарио» на двоих мы с братом решили продолжить субботний вечер. Точнее, решил он, а мое нытье а-ля «устал, я, пожалуй, дома останусь» Паша пропустил мимо ушей. Он сделал несколько звонков и прикинул, что лучше нам присоединиться к той компании его друзей, которая зависала в караоке-баре. Там я здорово накачался бурбоном. Да так, что все время в караоке мне вспоминается как час-полтора, но мы выехали в бар в половину одиннадцатого, а когда выходили из него, было уже светло — четыре часа утра было минимум.