Сегодня мне «стукнуло» восемнадцать. И в мыслях я уже попрощался с той жизнью, когда меня ничего не заботило и не беспокоило, когда все проблемы можно было свалить на плечи родителей. Все это кончилось. Теперь только я в ответе за то, что я делаю.
— Что тебе подарить на совершеннолетие? — недели две назад папа спросил меня.
Папа стоял в дверном проеме, а я сидел за компьютером спиной к нему.
— Ничего. — Не раздумывая, ответил я.
— Ну, Боря, есть же что-нибудь, чего тебе сильно хотелось бы?
— Ты знаешь, что мне хочется и незачем спрашивать. — Конечно, я намекал на желание убраться в другую часть города. — Прости, если ответ грубо прозвучал.
Меня раздражает папина манера влезать ко мне в душу и показывать, что не прочь изменить в лучшую сторону мою нынешнюю незавидную жизнь. И я знаю, что для этого он готов исполнить каждое мое «хочу», конечно, в пределах разумного. Самолет я бы от него не получил, а вот машину могу просить свободно — сто процентов купит. Думаю, это была бы какая-нибудь поддержанная недорогая иномарка. Да, папа купил бы, надеясь, что это принесет радости в мою жизнь, но не хочу обманывать его — ничего бы не изменилось. Я бы точно так же, как и сейчас, проклинал бы свою жизнь и так же сидел бы часами за компьютером в интернете или готовился бы к вступительным экзаменам.
Единственное, что могло бы меня утешить — это переезд в другой район или… смерть. Другого не хотелось.
— Подарок для тебя уже есть, — продолжил Папа, — но это из того, что тебе нужно, а не…
— Чего?! — Разгорячился я и развернулся лицом к отцу. — Прошу все-таки не решать за меня, что мне нужно, а что нет. Мне нужно лишь одно, и ты это знаешь — свалить отсюда. — Тему смерти я опустил. Мы это уже обсуждали, и папа надеяться, что после того разговора я об этом перестал думать. — Да! К черту из этого района! Как можно дальше отсюда!
— Всему свое время.
В то время как я еле сдерживал себя, чтобы не накричать на него, у папы ни одна нотка в голосе не изменилась.
— Какое время? По-твоему, оно еще не наступило? Да неужели ты не видишь, как я живу здесь? И можно ли вообще это затворничество от всего и от всех назвать жизнью?! — Слезы отчаяния накатились на глаза, и я развернулся к компьютеру.
— Ты же говорил, знаешь, что делаешь. Помнишь, тогда в больнице?
Мне пришлось лишь промолчать. Нечего было на это ему ответить. Я знаю, что делаю, но не ожидал, что это одиночество будет морально так тяжело выносить.
— Не унывай — все будет хорошо. — Сказал папа и ушел.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
Не унывай — все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
Последние слова папы, перед тем как он с внешней стороны закрыл дверь, миллион раз пронеслись у меня в голове.
А хорошо могло бы быть и сейчас. Если бы у меня сейчас в руке был пистолет, все было бы как нельзя лучше.
Интересно, какая была бы первая мысль у родителей, когда бы увидели они размазанные по стенам мозги своего сына?
Я открыл свой дневник и начал писать:
Когда на душе одиночество и пустота,
Когда ясный солнечный день — серость,
Когда уныние не проходит день ото дня,
Когда лирика и романтика — мерзость,
Когда этой точки не видно дна,
Когда от боли в груди хочется выть,
Когда все окружающее — ерунда,
Понимаешь, что больше нет смысла жить.
И вот настало мое совершеннолетие. Проснувшись, целый час валялся в кровати, уткнувшись в потолок, с ужасом представляя, как я иду в ванну умыться, и мама наскакивает на меня с радостным криком, обнимает, целует… Сколько можно?! Не хочу и не буду вставать с постели. Хотел было включить радио, но передумал — родители поняли бы, что я уже не сплю и через какое-то время вошли бы уже, будучи не в силах ждать, чтобы поздравить меня. Как обычно размышлял, что жизнь моя ничтожна, и не знаю, сколько бы еще пролежал лежать, если бы папа не постучал в дверь.
— Борис, просыпайся. Слышишь? Уже двадцать минут первого. Вставай.
Но эти слова пронеслись как-то мимо меня. Я даже не посмотрел в сторону двери. И не посмотрел я в ту сторону даже десять минут спустя, когда дверь открылась, и периферическим зрением я заметил недовольное лицо отца.
— Ты вставать собираешься? У нас не так много времени. Даю тебе пятнадцать минут, чтобы ты стоял у двери готовый к выходу.