Выйдя со входа для служебного персонала, мы прошли мимо входа для гостей, где с важным видом молодой человек, исполняющий функцию фейс-контроля, решал, кому суждено попасть на вечеринку псевдопафоса и псевдогламура, а кто с уничтоженной отказом самооценкой поедет в другое заведение.
«Папа, пришли мне своего водителя, а то 300 тысяч, что ты мне дал, я уже все потратил», — произнес в телефон пошатывающийся нетрезвый (и не только от алкоголя) парень лет двадцати. Эта картина никак не выходит из моей головы и сейчас. Как так можно? Спустить триста тысяч за один вечер? Не знаю, сколько зарабатывает мой папа за месяц, но уж точно такую сумму на ночные прогулки он бы не дал мне.
Этот вечер оказался очень важным для меня. Не думал, что идти куда-нибудь с желанием оттянуться, может принести пользу.
В клубе, танцпол которого составляет менее 100 кв.м., и плотность людей на 1 кв.м. уж никак не меньше чем в вагоне метро в вечерний час-пик, стоимость коктейля Лонг-Айленд по сравнению с моей работой в три раза дороже с объемом на 50 % меньше, а затраты на обустройство туалетов равны затратам на интерьер моей съемной квартиры, Сергей встретил компанию знакомых, и мы присели за их столик.
Среди пяти его друзей, был некто, чье имя уже не помню, который на мои жалобы по поводу учебы в МГИМО, а точнее, что я там еще не был и как-то не горю желанием вообще учиться сейчас, — сказал очень интересную меня вещь:
— Забудь об этом теперь. У меня там есть завязки. На номер. Позвони ему в рабочее время. За шестьдесят косарей всего лишь он тебе всю сессию сделает — и можешь даже не появляться в своем МГИМО. И не думай, что это развод — Гриня очень близкий мне друг, мы с ним как братья. А его друг — мой друг.
Конечно, разговор был более исчерпывающим и продолжительным, нежели написанное выше, но суть такая — у меня в мобильном сейчас есть номер телефона человека, через которого я смогу сессию покупать, и в институт ходить и не нужно будет. И я вери хеппи этому. А папа ничего и не узнает. Надеюсь.
Что больше всего мне не нравится в этой съемной квартире — местоположение. Если, когда я жил с родителями, от метро до дома было всего три минуты ходьбы, то сейчас приходиться еще и на автобусе колесить. Мое недовольство вызвано не тем, что я время трачу — отсюда до нынешней работы дорога занимает даже меньше времени, чем от бывшего места жительства, — а дело в том, что я терпеть не могу эти турникеты в наземном общественном транспорте. «А маршрутки?», — спросите Вы — извольте, мне еще жизнь дорога, чтобы я садился в транспорт, которым управляет не пойми кто, не пойми откуда, да и с полной уверенностью, что везет не людей, а дрова или арбузы.
Так вот, вместо того чтобы сразу зайти в автобус и кому надо предъявить проездной, как это делали родители в моем детстве, приходиться стоять в длиннющей очереди под дождем. Я возвращаюсь с работы, как и многие другие, и, слава Богу, не в семь вечера, когда цепочка людей растягивается на двести метров, но и в девять она не такая маленькая.
Обессиленный от двухдневного бодрствования, стоя в очереди в ожидании автобуса, купил баночку энергетика — уже третью за сегодняшний день — и к подходу автобуса осушил ее. Урна на остановке была переполнена, поэтому я подошел к ней и поставил пустую банку рядом.
Разве я намусорил? По-моему, нет. Ведь я же не виноват, что урна не настолько вместительна. Но дяденька милиционер, находившийся не далее десяти метров, подумал иначе.
— А теперь подними и выкинь это куда следует, — грубо сказал он.
— Что? — спросил я, вытащив один наушник.
— Чего «что»?! Я сказал, подними и выкинь! — Неохватный жирдяй в сто пятьдесят килограмм грозным голосом показывал серьезность намерений следить не только за общественным порядком и соблюдением закона, но и за чистотой окружающего мира.
— Неужели я сделал что-то не так? — включил я дурака.
— Чего такого непонятного в моих словах? Поднял и выкинул! — по-собачьи рявкнул он.
— Ваша обязанность — следить за порядком, а я, кажется, ничего не нарушил.
— Ты еще будешь мне про мои обязанности рассказывать? — сделал он оскорбленное выражение лица.