И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
А тем временем, против великого поэта, гениального мастера слова, начали плести интриги. В Петербурге мало кого устраивало поведение ссыльного поручика: прикидываясь больным, он продолжал писать, развлекаться, ходить на пикники, сочинять пасквильные стихи, в которых поносил "порядочных" людей. Своим ядовитым языком житья он продолжал не давать аристократическому обществу. Были приняты меры: Искали подставное лицо, которое, не подозревая, явилось бы исполнителем задуманной интриги – хотели повторить несправедливую и ужасную судьбу А.С.Пушкина. И как известно уже сейчас, им это удалось…
Невнимательным взглядом рассматривая мелькающий за окном пейзаж, в это пятигорское утро все еще укрытый легкими порывами тумана и росы, я все быстрей и быстрей приближаюсь к подножью горы Машук – месту дорогому и священному для любого, кто хоть раз читал строки М.Ю.Лермонтова. Именно здесь, среди грубых скал, нашел свое окончательное осуществление план дворянского Петербурга.
Поиск подставного лица, способного убить великого поэта длился недолго – выбор пал на Мартынова. Это было воплощенное ничтожество. Товарищ Лермонтова по военной школе, он был хорошо знаком ему чуть ли не с детства. Красив, самовлюблен, он воображал себя поэтом. Соревнование посредственности с талантом всегда опасно: оно рождает чувство непреодолимой зависти, которая не останавливается ни перед чем. Здесь дело шло о гении… Мелкое тщеславие, неудачи по службе – все делало Мартынова особенно уязвимым. На струнах души такого человека было нетрудно играть. И как-то раз, привыкший чуть ли не с детства к колким шуткам М.Ю.Лермонтова, Мартынов вдруг обиделся – и вызвал поэта на дуэль. И вот уж стал известен срок и место дуэли – за Машуком, у Перкальской скалы.
Я с трепетом разглядываю небольшую площадку, будто преклонившуюся перед этой самой горой – всем существом ощущаю, что здесь произошли страшные события. В этом месте перестало биться сердце русского поэта; наверное, и его литературный талант также вознесся в воздух, к небесам. Медленно поднимаюсь на пологий склон горы Машук – в его тени, укрытый зеленью леса предстает памятник – один побольше, другой поменьше. Несмотря на явные различия, оба памятника кажутся величественными, пропитанным печалью и слезами. Невольно погружаешься в раздумья: могло ли что-то предотвратить трагическую, и роковую для всей русской литературы дуэль? Ответ приходит сам собою – нет. Ведь еще перед дуэлью, М.Ю.Лермонтов говорил, что будет стрелять в воздух. И этот выстрел, возможно, все таки был сделан. Но следом, стрелял Мартынов – ранение, оказалось смертельным. Не могу поверить в то, что поэт умер через несколько минут, не приходя в сознание. Как жаль, что на месте дуэли, не оказалось не врача, не экипажа. Что это – случайность, или предусмотренное сложение обстоятельств? Или же смерть была предопределена свыше? Почему для одних, она стала событием невероятным…а для других, событием вовсе не печальным? Не укладывается в голове, что Николай 1, узнав о дуэли и гибели поэта, зло произнес: "Собаке, собачья смерть!"
Прекрасно можно вообразить себе – как в тот день, на кавказские горы надвигались тучи. Холод дождя проникал и в распахнутые настежь окна домика Лермонтова – была слышна глухая, взволнованная поступь Столыпина – друга и близкого родственника Лермонтова. А на столе, еле освещаемый светом огненной свечи, лежал листок с недописанным стихотворением поэта.
Думая об этом, неизбежно в голову приходит мысль – яркая, и болезненная, как свет в глубокой ночи. Грозный Кавказ-хранитель выносил на своих плечах гордого, любящего, и глубоко разочарованного миром человека, в глубине души скрывающего великий литературный талант. И здесь, на месте трагической дуэли, как бы грустно это не звучало, понимаешь – он же его и убил.
Таким образом, судьба провела великого поэта трудной, гористой дорогой, и поставила точку здесь, у подножья горы Машук…
…Дождь перестал.
А наутро толпа народа осаждает маленький домик. Тело засыпано цветами. Все цветы Пятигорска несут в дар Лермонтову. Царит скорбь и негодование, как в дни гибели Пушкина.