Святой Савва. Сборщики сапфиров. Ужасное ремесло монахов. Пересекли возвышенную равнину. Повсюду слизистые следы змей. Все стиснуто пепельными холмами. Жалкие овцы и черные козы. Араб. Лагерь бедуинов на дне впадины меж: высоких холмов. Овал. Напоминает катафалки, выстроенные в два ряда. Ручей Кедрон. Два потока. Лавра святого Саввы. Тянется вдоль Кедрона. Лощина с захоронениями, словно обугленная пламенем. Пещеры и подвалы. Невероятная глубина. Сплошные скалы. Загадка глубины. Дожди выпадают дватри раза в году. По краю лощины проходит каменная стена. Подъехали к греческому монастырю, передали письмо. Его втянули на корзине в дыру. В высокой стене маленькая, но массивная дверь, окованная железом. Стук в дверь. Открыли. Селям монахов. Помещение для пилигримов. Диваны (кушетки). Вино святого Саввы. Арак. Уютно. В сумерках, следуя таинственными переходами, спустился по каменным ступеням к ложу Кедрона. Пещеры. Западни. Щель в стене. Лестница. Уступ за уступом. Словно винтовая лестница.
Стены ущелья сплошь изрыты пещерами отшельников. Монастырь — скопище орлиных гнезд, огражденных стеной. Уютная постель и ночной отдых. Зашел в часовню. Небольшая келья в скале. Железная балюстрада. Одинокие монахи. Черные дрозды. Кормятся, потряхивая головками. Многочисленные террасы, балконы. Одинокая финиковая пальма на середине обрыва. До свидания.
Через высокие холмы в Вифлеем. На холме. Древний храм святой Елены. Проехали по Вифлеемским холмам. Пастухи, стерегущие стада (как и тогда), однако на дороге встретился мусульманин, который молился в сторону Мекки, повернувшись спиной к Иерусалиму. В часовне латинский монах проводил нас в пещеры. Могилы святых. Для освещения жгут оливковое масло. Добрались до вертепа рождества — множество лампад. Св. Ясли ярко освещены. Вид с крыши часовни. Поездка в Иерусалим. Подгоняли лошадей, чтобы не попасть под дождь. По дороге в Вифлеем издали видел Иерусалим. Если бы не знал, что передо мной город, никогда бы об этом не догадался. Напоминает нагромождение голых скал.
Иерусалим
Квартал прокаженных. Фасады домов обращены к стене. Сион. Поселение — куча навоза. Жители сидят у ворот, выпрашивая милостыню. Воют. Их избегают и боятся.
Размышления на улице Страстный Путь (Виа-Долороса). Женщины, задыхающиеся под тяжестью ноши. Мужчины с меланхолическими лицами.
Бродил среди захоронений до тех пор, пока не почувствовал, что так можно сойти с ума.
Разнообразие гробниц. Лестницы наподобие кафедральных. Их множество в долине Хином. Традиция, освященная письменами. Камни на могиле Авессалома, надгробия вокруг Захария.
Храм Гроба Господня. Разрушенный купол. Камень помазания. Каменные лампады. Тускло. Странный запах. Беспорядок. Пещеры. Часовня Обретения Креста. Пилигримы. Болтовня. Бедность. Отдых.
Армянский монастырь. Большой. Пилигримы.
Склон Сионского холма. Он усыпан камнями и гравием — словно сваленным с телеги.
Приходишь в уныние при виде безразличия природы и человека ко всему, что делает это место святым для христианина. Гора Сион поросла сорной травой. Бок о бок, словно щеголяя равнодушием, маячат тени церквей и мечетей. Каждое утро солнце с бесстрастным видом восходит над часовней Вознесения.
Юго-восточный угол стены. Мечеть Омара-храм Соломона. В этом месте стена Омара зиждется на фундаменте Соломона, словно в знак торжества над тем, что составляет ее опору. Эмблема взаимосвязи двух вер.
Быть обманутым в Иерусалиме — ощущение весьма болезненное.
Пожилой американец из Коннектикута бродит в округе, раздавая трактаты и т. п. Не знает местного языка. Не питает никаких иллюзий по этому поводу. Пустые холостяцкие комнаты. Он утверждал, что восклицание «О Иерусалим!» достаточно веский аргумент, доказывающий, что Иерусалим является притчей во языцех.
Вордер Криссон из Филадельфии. Американец, превративший в еврея. Он развелся со своей первой женой и вступил в брак с еврейкой. Печально. В Иерусалиме попадаются необычные арки и водоемы. Каждый день открываешь для себя что-нибудь новое.
Силоам. Купальня, холм, деревня. Здесь узкая горловина дает начало долине Кедрона. Жители деревни заселяют раскопанные могилы, расположенные террасами в отвесных склонах скальной породы. Живые обитатели могил, домашняя утварь. В одной могиле устроена печь, другие служат хранилищами.
В Иософате надгробия еврейских могил располагаются беспорядочно, словно камни, разбросанные взрывом в каменоломне. Тесное обиталище мертвых. Древние иудейские надписи едва отличаются от природных трещин. Бесформенный камень. Здесь бок о бок находятся гробницы Авессалома, Захария и святого Иакова. Высеченная из скалы, в стиле Петра, гробница святого Иакова — каменная веранда, нависающая над узким ущельем. Столбы. Иософат выставляет напоказ природные каменные пласты. Капители пилястров, стертые временем. Спереди зияет огромная дыра. Внутри и снаружи навалены камни (целые возы). Подношение пилигримов — одно из меланхолических развлечений Иерусалима (см. в Библии о происхождении гробницы). Быть побитым камнями за саму память о нем. Могильные камни выпирают наружу по всему склону холма, будто свершается акт воскресения. Издалека их невозможно отличить от природных камней, разбросанных вокруг в изобилии. Камни взбираются до половины склона Елеонской горы. Напротив — турецкое кладбище. Вплотную к городским стенам. Оно загораживает дорогу к закрытым аркам Ворот Красоты. Христос, сидящий у окна. И евреи, и турки спят по соседству, пребывая в иной вере, нежели тот, кто вознесся неподалеку. Город осажден армией мертвецов. Вокруг одни только кладбища. Ворота Красоты, или Золотые ворота. Две очень древние арки, обильно украшенные лепниной. Вероятно, относятся к временам Ирода. Ворота, через которые Христос, вероятно, отправлялся в Вифинию на Елеонскую гору. Сквозь них же вошел он в город с пальмовой ветвью. Турки замуровали ворота, веря легенде, что через них город будет взят неприятелем. Одно из самых примечательных мест Иерусалима. Ворота словно напоминают об окончании эры христианства, будто это последняя религия мира. Другая невозможна.
Преследуя свою цель и в то же время являясь неким пассивным объектом, весьма расположенным для восприятия таинств города, я старался пресытиться атмосферой Иерусалима. Обычно я поднимался на рассвете и прогуливался вдоль стен. Я искал встречи с духами города, заключенными в этих теснинах. Днем у арок Яффских ворот я не мог уклониться от встречи с людьми, которые осматривают долину Гихона и постоянно бродят вокруг соседних фонтанов, по долинам и холмам. Кажется, и другие посетители ощущают нездоровую атмосферу этого маленького города, запертого в высокие стены, препятствующие вентиляции, задерживающие рассветы и ускоряющие наступление сумерек. Люди, кажется, разделяют мое нетерпение, там, где это касается деспотического ограничения и предписанных правил. Бывало шагал я до горы Сион по террасоподобным проходам, осматривал плиты над могилами армян, латинцев, греков, при жизни враждующих между собой и спящих вместе. Я смотрел вдоль склона Гихона, нависающего над моей головой, и наблюдал за стремительным низвержением торжественных теней, падающих от городских башен, тянущихся далеко внизу до призрачного основания водохранилища. Чуть выше, над темной долиной, мой взгляд останавливался на другом водоеме, огороженном утесами, поросшими старыми, изможденными оливковыми деревьями. Там ангелы господни поразили армию Сеннашериба. При утреннем освещении я созерцал красноватую почву Аселдемы, словно подтверждающую этой глубокой окраской свою непреходящую вину. На холме совета первосвященников я видел разрушенный дом Кайфы, в котором, согласно легенде, было замышлено убийство Христа, и поле, где удавился предатель Иуда, когда все было кончено. Днем я простаивал у Ворот святого Стефана неподалеку от водохранилища, носящего его имя, на том месте, где святого побили камнями, и наблюдал, как медленно ползут тени в долину Иософата по склонам холмов Безета и Сион. Затем, немного отдохнув на дне, начинал я медленно карабкаться по противоположному склону Елеонской горы, описывая могилу за могилой и пещеру за пещерой.