Однако мой командир был неколебим, его приказы безапелляционны и мое повиновение обязательно, и я решил прибегнуть к философии, принесшей мне немало пользы в последние годы моей жизни и содержащейся в таком полустишии Вергилия:
смысл которого, если Вергилий имел в виду какой-то смысл, я, кажется, правильно понял и правильно применил.
И так как двигаться я не мог, то и положил отдаться на волю тех, что должны были снести меня в телегу, как только она вернется, сгрузив на берегу багаж.
Но еще до этого капитан, заметив, что происходит в небе и что ветер по-прежнему его враг, поднялся ко мне по лестнице и сообщил, что исполнение приговора отсрочено до утра.
Признаюсь, то была весьма приятная новость, и я не слишком жалел, что груз придется посылать обратно, чтобы обставить мою комнату заново.
Миссис Хамфриз осталась всем этим недовольна. Поскольку приговор был отсрочен только до утра, ничего, кроме ночевки, она не могла добавить к счету, а если из этого вычесть дрова и свечу, остального едва ли хватит, чтобы заплатить ей за труды, и она пустила в ход всю сварливость, которую постоянно держит про запас, и весь вечер только и делала, что всем мешала и все путала.
Четверг, июля 23. Рано утром капитан явился ко мне и стал меня торопить. «Я твердо решил не терять ни минуты, – заявил он, – и ветер как раз наладился. Прямо скажу, не запомню, когда еще был так уверен в ветре». Я привел его слова, хотя ни толковать их, ни комментировать не берусь, замечу только, что произнесены они были в ужасной спешке.
Мы пообещали, что будем готовы сразу после завтрака, но завтрака пришлось подождать: накануне вечером, когда мы собирались, на гуре исчезла наша чайница. Немедленно был обыскан весь дом, искали и в таких местах, что многие мои читатели себе это и представить не могут. Дамы и больные нелегко отказывают себе в этом всемогущем сердечном лекарстве, но предпринять далекое путешествие без всякой надежды возместить потерю до конца пути – это уже было нестерпимо. И все же, как ни страшно было это бедствие, оно казалось неизбежным: во всем Райде не найти было ни листика, ибо то, что миссис Хамфриз и люди в лавке называли чаем, произросло не в Китае. Оно даже не было похоже на чай, ни по запаху, ни по вкусу, это тоже был лист, но на том сходство кончалось: а был это табак семейства зловонных; что же касается каких-нибудь других портов, на них надежды не было, ибо капитан твердо заявил, что в ветре уверен и больше не бросит якорь, пока не войдет в Тахо.
Когда по этому случаю было потрачено, а лучше сказать – потеряно впустую уже немало времени, возникла одна мысль, и все тут же подивились, как она сразу никому не пришла в голову. А состояла она в том, чтобы обратиться к доброй леди, которая, конечно же, пожалеет нас и выручит в такой беде. Тут же к ней был отправлен слуга с поручением рассказать о нашем несчастье, а мы, дожидаясь его возвращения, стали готовиться к отъезду, чтобы ничего не осталось, кроме как позавтракать. Чайницу, хоть она и была нужна нам не меньше, чем генералу – воинская касса, мы решили считать пропавшей или, вернее, украденной, ибо, хотя я ни за что никого не назвал бы, у всех у нас были подозрения, и, боюсь, все они сходились на одном имени.
Слуга вернулся быстро и притащил такую огромную жестянку чая, отправленную нам великодушно и с готовностью, что будь наше путешествие и вдвое длиннее, нам уже не грозила бы опасность оказаться без этого нужнейшего товара. И в ту же минуту прибыл Уильям, мой лакей, с нашей чайницей. Она, оказывается, осталась в гукаре, когда пожитки из него выгружали обратно. Уильям так и догадался, когда услышал, что ее хватились, но хозяин гукара куда-то отлучился, а то бы Уильям успел найти ее еще до того, как дать нашей доброй соседке возможность проявить свою доброту.
Поискать в гукаре было, понятно, самым естественным делом, и многие из нас это предлагали; но нас отговорила горничная моей жены, которая-де прекрасно помнила, что оставила шкатулку в спальне, ведь она не выпускала ее из рук, когда бегала на гукар и обратно; но Уильям, возможно, лучше знал девушку и понимал, до какого предела ей можно верить, не то бы он, выслушав ее заверения, едва ли по собственному почину бросился бы разыскивать владельца гукара, что оказалось и хлопотно и трудно.
Так закончился этот эпизод, который начался как будто с великого горя, а под конец породил немало веселья и смеха.
Теперь осталось только уплатить налоги, подсчитанные, нужно сказать, с непостижимой суровостью. Ночевка вздорожала на шесть пенсов, так же и дрова, и даже свечи, которые до тех пор не входили в счет, теперь числились в нем с самого начала и шли под рубрикой «забыто». Взяли за них, как за целый фунт, хотя мы сожгли всего десять за пять ночей, а в фунт входило двадцать четыре.
И наконец, была сделана попытка, поверить в которую почти так же трудно, как не хватает человеческого терпения ее удовлетворить. С нас пожелали взять за существование в течение часа или двух столько же, как за целые сутки, а приготовление обеда было включено под отдельной рубрикой, хотя, когда мы отбыли, ни котел, ни вертел еще и не приближались к огню. И здесь, каюсь, терпение мне изменило, и я стал примером истинности того утверждения, что всякую тиранию и гнет можно терпеть только до известного предела и что такого ярма может не выдержать шея даже самого покорного раба. Когда я восстал против этого безобразия с некоторой горячностью, миссис Хамфриз только глянула на меня и молча вышла из комнаты. Воротилась она через минуту с пером, чернилами и листом бумаги и предложила мне самому написать счет: надо, мол, надеяться, что я не воображаю, что ее дом должен быть весь замусорен, а провизия должна пропадать и портиться задаром. «И всего-то тринадцать шиллингов. Могут ли благородные люди провести ночь на постоялом дворе и заплатить дешевле? Если могут, значит пора мне перестать держать гостиницу. Но прошу вас, заплатите сколько не жалко; пусть люди знают, что для меня деньги – тьфу, как и для других людей. Была и останусь дурой, так я и мужу говорю, никогда своей выгоды не знаю. А все-таки пусть ваша честь будет мне предостережением, чтобы больше так не попадаться. Некоторые люди знают лучше других, как писать счета. Свечи! Ну да, конечно, почему бы путешественнику не платить за свечи? Я-то за свечу плачу, а торговец свечами платит за них его величеству королю, а если б не платил, платить пришлось бы мне, так что все равно одно на одно выходит. Да, которые по шестнадцать у меня сейчас кончились, но эти, хоть и поменьше, горят ярким светлым огнем. Мой торговец должен скоро здесь появиться, а то я послала бы в Портсмут, если бы ваша честь здесь еще задержались. Но когда люди только дожидаются ветра, сами знаете, как на них рассчитывать». Здесь лицо ее стало лукавым, казалось – она готова выслушать возражение. И я возразил ей: выбросил на стол полгинеи и заявил, что больше английских денег у меня нет, что и было чистою правдой, а так как она не могла сразу разменять тридцать шесть монет по шиллингу, этим спор и закончился. Миссис Хамфриз вскоре покинула комнату, а вскоре после того мы покинули ее дом; и эта добрая женщина даже не пожелала проститься с нами и пожелать нам счастливого пути.