— Это надо всецело предоставить воле Божией, ибо, прежде всего, это законно. И потом мы не знаем, будет ли для нас полезно это. Молиться об этом равносильно тому, чтобы молиться об избавлении от послушания. Нет, уж лучше предоставим это воле Божией.
Недавно, когда я провожал Батюшку ко бдению в монастырь, мы по обыкновению зашли на могилки старцев. Поклонившись старцам, Батюшка, указывая рукой на памятник, стоящий прямо за главным алтарем Введенского храма, сказал мне:
— Я рассказывал вам об этом памятнике?
— Нет, — отвечал я.
— Ну, так вы напомните как-нибудь мне, я вам расскажу.
Так вот недавно я и напомнил Батюшке, и он мне рассказал следующее:
— Давно еще, кажется, при батюшках Льве и Макарии это было. Однажды приехала молоденькая девушка, именем Варвара, красавица собой. Ей очень понравилась Оптина. Но все-таки нужно же уезжать, и она поехала со своей матерью из Оптиной. Едут, а по дороге из Козельска несут на кладбище гроб. В гробу лежала молодая девушка. Тогда был обычай, едва ли он теперь сохранился, что девушку на кладбище всегда должны нести тоже девушки. С этой целью, когда умирала девушка, собирали отовсюду девушек, одевали в белые одежды, украшали цветами, тоже белыми. Они все вместе брали на руки гроб, тоже белый и украшенный белыми цветами, и несли его сами на кладбище.
Так вот такая похоронная процессия и встретилась на дороге этой девице Варваре. Она, полная восхищения от этой картины, воскликнула:
— Вот счастливая! Вот счастливая! — Мать удивилась этим восклицаниям и говорит:
— Что ты, глупая! Я тебя повезу в Москву и Петербург. Там ты будешь у меня первой красавицей на балах. — Но дочь не слушает ее, пораженная этой белой похоронной процессией.
Приехали они домой, но чистая девушка почувствовала себя чужой среди блеска и роскоши и захотела опять в Оптину. Наконец, отпросилась и поехала. В Оптиной она поговела, приобщилась и собралась было уже ехать домой. Села в тележку и поехала, но когда стала спускаться к Жиздре, лошадь вдруг понеслась и прямо в Жиздру. И когда выловили девушку, она уже была мертвая. Собрались на совет старцы, что делать и где хоронить эту девушку, и решили похоронить ее за главным алтарем, дав ей первое место во всей Пустыни за ее великую любовь к Оптиной. Вот какая эта девица Варвара. Видите, как Бог слышит молитву и видит восторг чистой невинной души, не огрубевшей в земных удовольствиях. Она сочла только счастьем, а Господь уже исполняет ее желание.
Также Батюшка недавно рассказывал мне про о. архимандрита Моисея.
— Однажды мужичек привез в Оптину целый воз яблок для продажи, ибо тогда еще в Оптиной не было яблочных садов. Батюшка Моисей вышел к мужичку и спросил:
— Какие это яблоки и какая цена? — Мужичок, думая, что о. Моисей не понимает толка в яблоках, хотел обмануть его и отвечает:
— Это — «Добрый крестьянин», яблоки — первый сорт. — О. Моисей видит, что это незрелая антоновка, и говорит:
— Как, как они называются?
— «Добрый крестьянин».
— Да?! А этого крестьянина не Антоном ли звали? — Мужик понял, что о. Моисей узнал яблоки, и в смущении говорит:
— Простите, Батюшка, значит, мне обратно ехать?
— Зачем? Позови-ка мне отца эконома. — Когда тот пришел, о. Моисей приказал ссыпать яблоки в подвал, а мужику дал ту цену, какую он запросил с самого начала.
Однажды Батюшка говорил, что по любимым игрушкам в детстве можно узнать будущий нрав человека.
— Это бывает так всегда. Конечно, есть отступления от общего правила, когда, например, гордый, дерзкий человек поступает в монастырь и силою благодати становится кротким, незлобивым. Но общее правило таково, и я лично делал опыты. Однажды взял я трех маленьких детей и повел их в игрушечный магазин. Там я попросил положить на прилавок игрушки, а детям сказал, что можно выбирать только одну игрушку каждому. И каждый ребенок после некоторых колебаний и сомнений выбрал себе игрушку. Первый взял гармонию, это означало, что в нем сидит художник, любитель красоты; второй взял солдата, это означало его будущий художественный сильный характер; третий взял раскрашенную резиновую лягушку-жабу, это означало его низменные наклонности. Выросли эти дети, и на каждом из них оправдалось это правило. А на последнем особенно, ибо он мне за мою любовь к нему отплатил «как следует», нечего сказать. И оказалось, что происхождения он еврейского.
(Не помню хорошо) Батюшка прочел мне немного из своего дневника и сказал:
— Я писал тогда каждый день и перечитывал свой дневник так: приходит, положим, 20 августа, или другое число, и я беру все свои дневники и прочитываю то, что думал и чувствовал и делал в это же число и месяц в другие годы. Это великое дело — так следить…
В этот же день я прочел слово о. Иоанна Кронштадтского, изданное Преосвященным Михеем. Это небольшая книжечка, листков 10–15. И там я прочел такие слова: «Я, — пишет о. Иоанн, — старался каждый день что-нибудь записать для того, чтобы, перечитывая свои дневники, я мог видеть, иду ли я вперед, или иду назад». И далее: «Я понял, что без постоянного бодрствования над собой и без непрестанной молитвы я не буду в состоянии отразить всех козней диавольских, и поэтому первое время моей пастырской деятельности прошло в тяжелой борьбе и трудах».
Я заметил это совпадение и хотел поговорить об этом с Батюшкой. И вот 21 сентября я вошел на благословение последним и после покаяния в некоторых моих оплошностях сказал Батюшке:
— Батюшка, вот что я хотел вам сказать: помните, вы прочли мне немного из своего дневника и говорили, что вы писали каждый день. Так вот в тот же самый день я прочел у о. Иоанна Кронштадтского, что он тоже писал дневник (и я пересказал вышесказанное Батюшке). Это совпадение я невольно заметил.
— Да, — сказал Батюшка, — это совершенно верная мысль. Это значит, к моим словам о. Иоанн приложил Царскую печать. Да, это великое дело!
Я почувствовал какое-то чувство, похожее на живой интерес к чему-либо. Быть может, я затронул и Батюшку в его глубоких чувствах и мыслях, ибо он встал, велел мне позвать брата Никиту, передал ему благословение на сон грядущий и отпустил его. Я остался с Батюшкой один.
— Да, — сказал Батюшка, — мне хотелось провести этот день с вами.
И началась беседа, продолжавшаяся с 9 и почти до 12 часов ночи. Много я рассказал Батюшке про себя, про свою жизнь и внешнюю, и внутреннюю. Также и Батюшка много рассказал мне. Говорил он о том, что вся наша жизнь чудно располагается по некоему таинственному плану, которого мы не замечаем или не понимаем.
— Я даже думаю, — говорил Батюшка, — оттого мы так нерадиво живем и грешим, что не понимаем внутреннего смысла событий нашей жизни.