Сколько было искренно верующих людей, которые сильно пострадали от того, что принимали эти сомнения, рассматривали, рассуждали. Возьмите наших писателей, Белинского — какая разница у него в первой и во второй половине его жизни. Лермонтов тоже был сильный ум, Тургенев и другие, Пирогов, хотя «этот» его под конец совсем раздавил, как червяка…
Поэтому надо презирать эти сомнения, хулы и помыслы блудные, тогда они вам нисколько не повредят. Особенно если будете открывать их старцу — наставнику. Но открывать их надо не подробно, иначе можно повредить и себе, и старцу. Особенно блудные помыслы: засыпать скорее, зарыть надо навозом (кажется, так сказал Батюшка) эту смердящую яму, а не копаться в ней. Ну, теперь, что же у вас есть? Какие сомнения, помыслы?
— Да вот, Батюшка, из братии у одного я вижу то, у другого другое.
— Ну, это диавол всегда так. Он иногда нам представляет взгляд брата совсем другим, не таким, какой он на самом деле. Тебе кажется, что брат посмотрел на тебя злобно, оскорбительно для тебя, а на самом деле этого вовсе нет. Так диавол может представить нам что-либо другое.
Вот какой был здесь случай. Был здесь один иеромонах о. В. и еще монах о. А., монах хорошей жизни. Он почти не выходил из келии вследствие своей болезни, вел особую жизнь. Однажды о. В. идет к себе в келию, а у крыльца о. Анатолия [Зерцалова] видит — стоит о. А., взгляд у него какой-то злобный, враждебный, под благословение не подходит. О. В. посмотрел на него и прошел мимо с великим удивлением. Идет он и только что начал заворачивать за церковь, ему навстречу с совершенно противоположной стороны идет о. А. Лицо у него веселое, подходит он под благословение. О. В., еще больше удивляясь, спрашивает: «Где ты был?» — «У о. Т.» — «Как? Я тебя сейчас видел около крыльца батюшки о. Анатолия». — «Это тебе померещилось. Сам видишь, откуда я иду». Тогда о. В. пошел за разрешением сего к батюшке о. Анатолию. «Ну что же здесь удивительного? А ты еще иеромонах, и этого-то не знаешь? Это был, конечно, бес в образе о. А.», — сказал о. Анатолий.
— Ну, а еще что? — спросил Батюшка.
— Горд я, Батюшка, очень… Тщеславие.
— Да кто же не горд? Макарий Великий говорит, что у всякого, даже у святого, есть что-то гордое. Вот как глубока в нас эта зараза! Не горды только ангелы — они чисты, да еще те, которые переходят отсюда туда, на небо. А так у всех есть гордость. Ну, будет. А остальное потом понемногу будем разъяснять.
Батюшка спросил:
— Как внутреннее устроение? Имеете ли на устах имя Иисусово?
Я говорю:
— Стараюсь иметь, но очень часто забываю.
— В этом-то и дело, чтобы всегда иметь память о Боге, для этого и молитва Иисусова. Но не удивляйтесь, что все забываете. Надо только стараться. Ведь не сразу вы в университет пошли, а сначала азбуку выучили, так? Авва Дорофей говорит, что он смотрел на книги, как на зверя, а потом очень даже пристрастился к чтению книг. Сначала читал, вероятно, не духовные, а светские книги, а потом перешел и на духовные книги. Да, так всегда бывает…
Был схимонах Клеопа в Соловецком монастыре. Он сорок лет пробыл в уединении на одном необитаемом острове, куда из монастыря ему привозили пищу и ездил духовник. Потом он изъявил желание возвратиться в монастырь. Никто не знал, как он подвизался, какие ужасы претерпевал от бесовской силы, в чем состоял его подвиг. Когда он возвратился, о. Архимандрит при духовнике его спросил: «В чем, главным образом, заключалась твоя деятельность, и много ли ты преуспел, скажи нам, мне и твоему духовному отцу?» Он отвечал, что акафисты, все службы, все заменял он Иисусовой молитвой. «И начинаю понимать, чуть-чуть разбирать начальные буквы этого алфавита».
Вот какая глубина! А какое действие Иисусова молитва имеет, о том мы и понятия не имеем. Так вам нечего удивляться. Это приобретается летами, и не сразу, в один день невозможно этого приобрести, хотя и бывают исключения, но общее правило такое.
Сегодня Батюшка очень ласково принял меня. На его вопрос, как мне, я ответил:
— Слава Богу, хорошо, спокойствие духа.
— Да, и я два года наслаждался миром душевным, а потом, а потом… Какие ужасы были у меня, я вам не буду рассказывать. Прежде всего, помыслы напали, но я, видя зарю, старался скорей пробежать эту темную улицу. Когда не стало батюшки о. Анатолия (Зерцалова), лишился я опоры.
По всему видно, что Батюшка много претерпел. Все не удается побеседовать. А так припоминаются мне батюшкины некоторые наставления, я их буду стараться записывать. Вот мне припомнилось, Батюшка не один раз говорил:
— Первым вашим делом, как только просыпаетесь, пусть будет крестное знамение, а первыми словами — слова Иисусовой молитвы.
Я спросил батюшку:
— Что, посещать мне церковные и обще-келейные службы (по будням обыкновенно у нас службы церковной нет, она совершается у нас только в субботу и воскресенье и праздники, а так служба у нас «на правиле». Вся братия сходится в определенную для этого келию и вычитывает там положенное дневное молитвенное правило в определенное время)?
— Обязательно, обязательно! Хотя послушание и выше поста и молитвы, но это понимать надо с рассуждением. Потом, лет через семь, тогда дело другое, а теперь обязательно. Монашеское дело прежде всего, а главнее всего — молитва.
Сейчас на благословении удалось побеседовать минут пять. Я говорю:
— Вот, Батюшка, часто у меня бывает тщеславный помысел о принятии монашества.
— Да вы и так приняли монашество!
— Да, но у меня про пострижение в мантию… — Я не помню, как Батюшка сказал, но смысл был тот, что это, то есть пострижение, не самое главное. Я говорю дальше:
— Вот, даже приходят помыслы о иеромонашестве.
— Да, — отвечал Батюшка, — а завтра помысел скажет: «Уходи вон отсюда». Всегда так: то в огонь, то в воду, то в огонь, то в воду — старается закрутить, сбить с толку.
Сейчас от Батюшки. Батюшка мне сказал, что необходимо смиряться. Без смирения никакая добродетель и вообще ничто не принесет никакой пользы.
У батюшки всегда много народу бывает.
— Я получаю известия каждый день, мне и газет не надо. Что делается в белокаменной Москве! Какие ужасы! Даже то, что вы мне тогда, помните, рассказывали, тускнеет. Какой ужасный разврат!
— Ум не может быть без мыслей, как человек не может не дышать. Это его потребность. Но о чем думать? Иной представляет себе блудные картины, услаждается этою «живописью». А вы пришли сюда искать Бога, и все ищут Бога. Найти Бога — это цель монашеской жизни.