17 Mai.
Depuis huit jours maman est malade. Sa maladie a commence par une espece de coup de sang, qui nous a fort inquietes, mais qui dans le fond n'etait rien du tout. Elle est encore tres souffrante et comme elle aime a s'inquieter, elle est persuadee qu'elle a eu un coup. Il est vrai que cela en avait l'air, mais il etait si foible que je suis sure que ce n'est simplement qu'un accident nerveux. Au reste je suis tranquille sur son compte malgre qu'elle a peur a present de la moindre chose.
Je ne puis depeindre pourtant quelles reflections son accident m'a fait faire. A present elle s'accroche a tout pour parler de sa mort qui comme je l'espere en Dieu est bien eloignee encore. Je ne puis comparer a rien le mieux les sentimens que j'ai eprouves et que j'eprouve encore qu'a une pierre lancee d'en haut et tombant a mes pieds. Je suis plus resignee que jamais mais toujours mon coeur se glace en pensant que j'ai pu etre un moment en danger de me trouver dans l'etat le plus affreux, le plus seul dans lequel l'on puisse se trouver. Il me semble souvent que mon sort ne peut plus changer.
(<Пятница> 17 мая. <1829>
Вот уже неделя, как маменька болеет. Ее болезнь началась с чего-то похожего на апоплексический удар, что вызвало у нас сильное беспокойство, но в действительности удара не было. Она еще хворает, а поскольку она так мнительна, то уверена, что у нее был удар. Это и вправду было на него похоже, но он был так слаб, что я уверена, что это было просто нервное расстройство. Одним словом, я спокойна на ее счет, хотя она теперь боится малейшего пустяка.
Однако я не могу не описать тех размышлений, на которые меня навел этот несчастный случай. Она цепляется теперь за все, чтобы поговорить о своей смерти, которая, уповаю на Господа, еще далека201. Ни с чем не могу лучше сравнить чувства, которые я испытала и еще испытываю, как с камнем, брошенным откуда-то сверху и падающим к моим ногам, но мое сердце все еще леденеет при мысли, что некоторое время мне грозила опасность оказаться в самом страшном, самом беспросветном одиночестве, в котором только можно оказаться. Теперь, однако, мне кажется, что моя судьба не может более измениться.)
Я обречена, мне кажется, быть одной и проводить жизнь, не занимая собою никого. Без цели, без желаний, без надежд. Кажется даже не пройти жизнь мою: все планы, что я делала, все рушились до сих пор без успеха. Надежды, как легкий пар, изчезли, от любви остались одни воспоминания, от дружбы, одни regrets (сожаления). Теперь "За днем проходит день, следов не оставляет"202, былое все в голове, будущее покрыто Тьмою. Я перестаю желать, я перестала делать планы. Беды не минуешь, пусть сердце приучается все забывать, пусть как камень холодной не чувствует радостей земных, чтоб горе не имело также над ним влияния. Кто подумал бы, прочитав эти строки, что та, которая их пишет, почти всегда весела в гостиной; что улыбка на лице, когда горе в сердце, и что душу теснит и слезы на глазах, когда говорю я вздор и весела как соловей. Mais n'en jugez pas par l'apparence (Но не судите по внешнему виду). Вот, что значит свет, вот, как должно жить в нем. Кто мог бы сказать, что безпокоит меня мое состояние непристроенное, incertain {неопределенное -- англ.}, что я бы желала знать судьбу мою. Но что же делать? Не роптать и повиноваться промыслу Божьему, и предузнавая нещастья, и не горюя об будущем. Ах, Анета, Анета, ты не чувствуешь всего своего благополучия.
Basile Repnine vient de partir ces jours-ci pour Berlin. J'ai eu beaucoup de regrets de lui dire adieu. C'est un si excellent homme et a present on en trouve si peu. Avant cela nous avions fait une partie de plaisir avec les Repnine et la comtesse Zouboff a Catherinhoff a cheval et nous nous sommes beaucoup amuses: aussi nous sommes alles passer la journee chez ces imbeciles de Koucheleff, etres insupportables, fiers, betes, avares, sans aucun sentiment. Varette, ce bijout de fille, etait avec nous, ainsi que Mlle Kozloff. La partie etait des plus agreables, quoique j'avais le spleen au plus haut degret...
Dimanche passe nous avons eu beaucoup de monde, entre autres jeunes gens Kiceleff et Titoff. Tous les deux bien aimables. Madame Wacilevsky etait furieuse, (et elle l'est deja depuis longtemps): car le premier, lui ayant fait la cour d'une maniere un peu singuliere, ne l'a point approchee de toute la soiree et m'a trop parle apparement.
Mardi j'ai passe une soiree bien agreable chez nous. Le delicieux comte Wielhorsky,est venu un peu apres huit heures,et est reste jusqu'a minuit passe. Il est fort aimable, fort aimable et a cette douceur, cette "gentlemanlike" maniere d'etre, qui le fait cherir de tous ses amis et le rend l'un des plus charmans compagnons dans la societe. Si j'osais dire ma pensee, mais... j'ai promis de ne plus faire ni conjectures ni plans.
(На днях Василий Репнин уехал в Берлин. Мне было очень грустно с ним прощаться. Это такой прекрасный человек, каких теперь очень мало. До этого мы с Репниными и графиней Зубовой совершили конную прогулку в Екатерингоф203, и нам было очень весело. Еще мы ездили на один день к этим тупицам Кушелевым204 -- несносным, горделивым, глупым, скупым и лишенным всякого чувства. С нами была Варетт205, это сокровище, и Mlle Козлова206. Прогулка была очень приятной, хотя меня и одолевала жесточайшая хандра.
В прошлое воскресенье у нас были гости, среди молодых людей -- Киселев и Титов. Оба весьма любезны. Мадам Василевская в ярости, и уже давно, так как первый, после несколько странного ухаживания за нею ни разу за весь вечер к ней не подошел и явно слишком долго разговаривал со мной.
Во вторник я провела приятный вечер дома. Премилый граф Виельгорский пришел после восьми и остался далеко заполночь. Он очень любезен, очень; а это обаяние, эти манеры "gentlemaniike" {истого джентльмена -- англ.} снискали ему обожание всех его друзей и в обществе делают его одним из очаровательнейших собеседников. Если бы я смела высказать свою тайную мысль, но... я дала слово не строить ни предположений, ни планов.)
22 Mai.
Maman est toujours encore malade. Dimanche passe on n'a point reeu de dames, mais aussi la soiree composee d'hommes seulement a fait qu'elle etait bien agreable. Kraevsky, qui est presque fou de ce qu'on l'a reeu au College des Affaires Etrangeres y etait. Je le nomme le premier car excepte lui et Stoll, le peintre de fleurs, je ne connais personne qui m'ennuie d'avantage. Si Ksuppose, que ses boutons blancs sont un pas vers ma faveur -- il se trompe, car ni boutons blancs, jaunes, verts, gris, rouges, ne me feront jamais changer d'avis.
Kiceleff est venu un peu apres l'arrivee des Meendorff, Titoff, Ficher et Welhorsky. Il s'est assis a cote de moi et moi, ayant adresse la parole au comte, ce dernier a change de place et est venu se mettre a cote de lui. Apres avoir parle quelque temps, je dis en riant a Kice: "Вы не на своем месте сидите", car Mme Wacilevsky etait a ma gauche. Sans attendre le reste de ma phrase, la moutarde monte au nez de Monseigneur et comme une raquette il prend feu et vat s'asseoir vis-a-vis. J'aurais ri de bon coeur a cette boutade, mais le comte en a profite pour se placer a cote de moi et pour ne plus me quitter d'un moment. K a put croire, que j'ai dit cela expret, pour qu'il cede sa place au comte et pour rien au monde je ne veux pas, qu'il ait cette idee, car dans le moment je n'y pensais meme pas. Apres la plupart du monde s'est en alle et il n'est reste que Meendorff, Titoff et le comte et jusqu'a 12 nous avons parle de litterature.