Сейчас зайдет мадемуазель Фок. Но урока не будет — у нее нет на это времени. Так даже лучше. Урок — это что-то из нормальной жизни, которая кончилась две недели назад.
Она все знала — от нее я узнала еще, как на бульваре Сен-Мишель одна женщина родила прямо на тротуаре и как один мужчина, когда забирали его жену, бросился за ней, а немец вынул револьвер, и его насилу оттащили четверо прохожих.
Среда, 22 июля, утро
Пришла открытка от папы. Он писал ее 12-го, 13-го и 14-го. Я переписала ее для месье Дюшмена. Мама не может прочитать ее вслух — мешают слезы. Там говорится о предстоящем отъезде неведомо куда. Пока читала, я как будто прожила целый день вместе с папой. Привожу здесь последние полстраницы записи от 12-го числа, до этого папа описывал тамошнюю жизнь, а тут — дрожащим почерком:
«12 июля, 21 час. Узнал, что нас, вероятно и даже скорее всего, скоро увезут очень далеко. Знайте, любимая моя жена, дорогие мои девочки Дениза и Элен, Ивонна, моя старшая, и ее чудный Максим[125], дорогой Даниель и мой милый мальчик Жак, — вы все всегда у меня в мыслях и перед глазами, я с вами не расстаюсь и никогда не расстанусь. Что бы ни случилось, я постараюсь выдержать и, даст Бог, вернусь к вам. Антуанетта, любимая, я знаю, у тебя хватит силы духа и веры выдержать это испытание, ты сможешь направлять и поддерживать наших детей. А вы, дорогие мои дети, знаю, навсегда сохраните душевную близость и, что бы ни случилось, будете поддерживать друг Друга. Я также уверен, что ты, Антуанетта, примешь верные, сообразные обстоятельствам решения относительно себя и наших девочек, Денден и Ленлен[126]. Не сомневаюсь, что фирма „Кюльман“, на благо которой я работал, не щадя себя, сделает для вас, о ком я так заботился, все, что нужно, я полностью доверяю месье Дюшмену и его коллегам, если понадобится их помощь.
13 июля, 19 часов. Если можно и еще будет время (??), постарайтесь прислать в следующей вещевой посылке коричневое пальто с подкладкой и две трубочки гарденала[127].
13 июля, 20 часов. С одиннадцати часов — противоречивые новости. Анри говорит, что остается с Полем до новых распоряжений. Это показывает, как важно и срочно, чтобы Юп успешно съездил. Анри не уверен, будет ли недоставать одного до тысячи[128].
14 июля, 11 часов. Ничего нового. Несмотря на тревогу, хорошо спал, а в прошлую ночь — очень скверно. С утра — очень легкая работа. Целую вас троих и всех остальных, люблю всей душой и всем сердцем.
Утром мы с мамой относили вещи для этих несчастных людей на улицу Бьенфезанс. На мосту Альма я встретила Жана Пино, на улице Миромениль — месье Эйссена; мадам Кац и мадам Орвиллер сказали, что я могу прийти помочь им после обеда и вообще приходить по утрам.
Наконец-то я нашла дело, благодаря которому не погрязну в эгоизме. Очень рада.
Кажется, с прошлой среды прошел целый год.
Четверг, 23 июля
Работала вчера с двух до половины шестого и сегодня с девяти утра до полудня на улице Бьенфезанс. Возня с бумажками. Но я почти рада погружаться в эту страшную реальность. Вчера у Николь я, flop[129], рассказывала все, чего наслушалась; о депортации здесь говорится как о чем-то совершенно обыденном. В Дранси, как я поняла, есть и женщины и дети. Депортируют оттуда каждый день. На стадионе никого не осталось, всех вывезли в Бон-ла-Роланд.
Тут работают изумительные женщины. Мадам Орвиллер, мадам Кац и другие. Они измучены, но стойко держатся. Весь день — непрерывный поток женщин, потерявших детей, мужчин, потерявших жен, детей, потерявших родителей, людей, приходящих что-нибудь узнать о своих детях и женах или предлагающих приютить чужих детей. Некоторые женщины плачут. Одна вчера упала в обморок. Я сижу в соседней комнате, так что всего этого не вижу. Но кое-что слышу и понимаю, что происходит.
Вчера прибыл целый поезд с детьми из Бордо и Бельфора; как будто их привезли на каникулы в летний лагерь — ужасно!
Некоторых женщин увезли в Дранси прямо в ночных рубашках.
Пришла одна девочка, сказала, что ее родителей увели, а больше никого у нее нет.
Рядом со мной Франсуаза Бернейм обзванивает больницы — узнает о здоровье детей, чьих родителей, братьев и сестер арестовали.
С улицы Бьенфезанс я пошла навестить мадам Бор, она ужасно милая, очень молодо выглядит.
125
Максим Шварц, сын Ивонны и Даниеля Шварц, внук Реймона Берра. В 1942 г. ему было два года. Впоследствии он стал крупным ученым, молекулярным биологом, долгое время заведовал Институтом Пастера.
128