Вейль-Рейнали уехали на другой день после своего прибытия.
Дорогие любимые! Жребий брошен, несмотря на оптимизм милого, великолепного Бе. Впрочем, я и не сомневалась. Наши чемоданы, нагруженные всеми замечательными вещами, что вы прислали, уехали. Посылки с Милоном [сливочным маслом], как большая редкость, пришлись особенно кстати. Попробуйте посылать питомцам Нетты маленькие посылочки исключительно с Милоном и темной черешней — через Андре дяде Одиль, вам дадут его адрес, он будет очень благодарен. Племянницы Марты Шарль тоже дали о себе знать и получили посылки. Возможно, мадам Орлеан сможет что-то разузнать, но, кажется, все идет по нарастающей. Настроение бодрое. Получила благодарность от всей комнаты за поднятие духа. Элен пригласила гостей на 4 часа!!! Несколько приятных девушек, подходящая компания.
Для нас этот день был не таким тяжелым, как для вас, мы понимаем: вам больнее, чем нам. Постарайтесь получить томик Шекспира, который Кастор [Элен Берр] купила для брата и очень хотела бы, если можно, ему передать. Знаем, что Нина в добром здравии, и думаем, что Роза скоро решится вас навестить. Анри [Реймон Берр] и его напарник не прочь повидаться с Нинеттой, а потом поручить Валентине сообщать, как идут дела. Поездка, конечно, будет не из легких, но молодым это на пользу.
Все тут стараются нам помочь, но хозяин — Гастон [полиция]. Октавы, друзья Нины, не едут — отсрочка, потому что у М. грипп, но, скорее всего, ненадолго, если только Руаяли окажутся сильнее и честнее, чем друзья этого мерзавца Жозефа, я тут узнала много нового про его художества от одной знакомой его второй жены. Мадам Мален постарается через свекровь Мадлон [кузины Папуля], которая едет вместе с ней, переслать письмо своему сыну — он в плену. Денден [Дениза Жоб] может связаться с мадам Шаванн (улица Куронн, 36) и предупредить ее. Мадлон останется здесь, она прекрасно выглядит, ее малыш тоже. Будьте уверены: мы все выдержим. Хотим вернуться целыми и невредимыми, чтобы помочь очищению Мариэтты [Франции] и обняться со всеми вами. Берегите себя, надевайте мои летние платья, а если нужно, поищите летние ткани в чемодане у Лабомов. Привет Элен, Карпантье, Бабинетте. Желаю Рене немножко поумнеть. Луизу отпустите не раздумывая. Андре — ангел, тут и говорить нечего. Кажется, еще столько хочется сказать. Горжусь моим Анри. Просто молодец. Элен — ну, вы ее знаете. Думаю только о возвращении, как мы все будем рады, нежно люблю вас всех, мой любимый Шарль, его сестры, зятья и племянники, которые, Луи уверен, сейчас у Фриделя, моя милая Жер и ее домашние, Марианна, все мои дорогие друзья. Позор Жижи и Бишетте. Когда-нибудь они будут здесь, с Эбером.
Да благословит вас Господь и да здравствует Франция.
Жан Моравецки
Моя жизнь с дневником Элен
В послевоенные годы я жил за границей. Дневник Элен всегда был у меня с собой в двух видах: рукопись и один из тех машинописных экземпляров, которые сделали выжившие члены семьи. И перечитывал я чаще всего именно копию. Оригинал будил слишком много эмоций. Почерк, «рука» Элен создавали впечатление ее живого присутствия, словно и не прошло столько лет; я снова переживал жестокую, невозвратимую утрату, та самая бескровная ледяная рука словно тянулась ко мне, чтобы я вернул ей жизнь…
В 1956 г., вернувшись в Париж из Эквадора, где я жил долгое время, я на одном приеме встретил Лоранс, молодую разведенную женщину, наделенную и душевной, и телесной красотой. Мы полюбили друг друга и поженились. Несколько лет спустя я понял, что больше не могу утаивать от моей дорогой супруги самое трагическое событие моей молодости. Я дал ей рукопись. Она прочитала и сказала: «Как прекрасно, что тебя любила такая необыкновенная девушка». Эти простые слова означали, что она не хочет отгонять от нашего семейного очага тень моей юной подруги и эта тень не стоит между нами.
В 1989 г. Лоранс скончалась — ее погубил табак, — я стал чаще брать в руки дневник и все глубже вникать в него. Боль от страшного удара, полученного в 1945 г., не проходила, и хотя острота ее со временем притупилась, зато теперь я лучше понимал страдания Элен, видел, как ей было плохо, оттого что меня не было рядом. Я ощутил угрызения совести. Ледяная рука тянулась ко мне и о чем-то просила. Как и эти точно обращенные ко мне слова: «Единственный доступный нам неоспоримый опыт бессмертия души — это бессмертная память о мертвых среди живых».