– Кто тут команды связи?! – хрипел поручик Кальтенберг.
– Я, я! – отозвались мы.
– Голубчики, – кричал он, – садитесь на повозки, а то обозные все удрали!
Я сел на двуколку с аппаратами, и вытянулись на улицу. Быстро несутся повозки из села. С трудом переехали плотину и выехали в поле. Ночь была темная. Луна исчезла за тучами. Повозки плетутся по грязи. Дорога чернеет под ногами лошадей, а справа и слева белеет снег. Где-то близко раздался выстрел.
«Ввиу!» – пропела пуля над головой. Близко где-то красные. На рассвете нас догнали конюха. Они во время стрельбы попрятались под скирды.
– Слушай! – говорил мой обозный-армянин. – Зачем ты сел на двуколка!
– А разве что?
– Надо было прятаться, и мы бы все было на большевик и опять бы служил на обоз.
– Так почему же ты не остался на большевик?
– А один страшно! – выругался он, влезая на ходу на двуколку.
«Ну, страшно, не страшно, – подумал я, – а я с двуколки не слезу».
Лошадь еле тащит тяжелую двуколку.
– Слушай, слезь! – говорит армянин. – Видишь, лошадь тяжело.
– А ты?!
– Я кучер!
– Слезь ты, и я слезу!
Армянин ругается. Наконец под гору лошадь совсем выбивается из сил, мотает головой, падает, я выругал армянина и спрыгнул в грязь.
Часов в 12 остановились в хуторке на ½ часа, выпросил кусок хлеба и пошли дальше.
Встретился конный. Приказано на Кущевку не идти, там большевики. Пошли вправо. А многие пошли по железной дороге на Кущевку. Грязь страшная. Переход очень тяжелый. Лошади падают. Уже много пропало, бросаем по дороге ненужные вещи. Бросаем повозки. Многие бросили по дороге винтовки.
18 февраля. Переночевали в какой-то станице Кубанской области и с рассветом двинулись дальше. Вчера прошли верст 25. Идти страшно тяжело. Я уже натер ноги. Иду, держась за повозку, и чуть не плачу, винтовку положил на повозку (хотя не разрешено ввиду плохой дороги). Со мной дневник и медный кофейник, взятый еще из дому. Белье осталось в Батайске. Офицеры наши на лошадях. На одной двуколке едет жена офицера – сама занимает двуколку. Один солдат выбился из сил и лег на спину сбоку дороги. А на повозки не разрешают сесть. А везут Кальтенберга сундуки и прочую дрянь.
19 февраля. Сегодня проходили один хутор, обегал все хаты, нет ни куска хлеба. Хозяйка говорит, уже пятый день идут войска и каждый забегает – просит. У нас тоже ничего не дают. Страшно голодный, с Батайска почти ничего не ел.
20 февраля. Сегодня пришли в станицу Шкуринскую. Я ожидал, что казаки к нам враждебно настроены. Наоборот, накормили.
22 февраля. Сегодня сделали переход верст 30. Пришли в ст. Тимашевскую. Остановились в теплой хате, но нас выставили офицеры и переселили в другую хату, нетопленую, где лежала вся семья, больная тифом. Мокрые и одетые, мы переспали на полу ночь и на рассвете выступили. Здесь же выдали муку, напекли «пышки», как называют солдаты лепешки.
23 февраля. Под утро пошла «крупа», дул северный ветер. Подмерзло. Поднялась метель. Ветер пронизывал насквозь. Я бежал сбоку двуколки, стараясь согреться. А ветер подхватывал полы шинели, на груди и на воротнику ледяная кора, обмерз весь. Часов в 7 утра подошли к какому-то хуторку. Никого в нем не было, и хата стояла без окон и дверей. Наша команда сбилась с дороги и шла самостоятельно. Все обрадовались хате и влезли в нее. Натащили полно соломы, заложили окна снопами. Ветер все-таки свистел в окна и трубу. Затопили печь. Стало тепло, ах как хорошо. Топим и топим и лежим возле печи на горе соломы. Печь уже потрескалась, а мы все топим. Наконец закричали – хата горит. Мы выскочили – хата загорелась. Двинулись дальше. Метель была такая, что зги не видно. Сзади едва мерцал горевший хутор. Вечером пришли в станицу N. Хозяйка угостила горячими пирожками с фасолью. По две штуки. Только раздразнила. Двинулись дальше. Ночью остановились в станице N. Днем играли в снежки. Все атаковали Тихого.
25 февраля. Вышли на линию железной дороги. Очень тяжело идти. Половина команды растерялась в пути. Полк шел почти без винтовок, все с шомполами. После каждых 5 шагов останавливаешься и чистишь ноги о шомпол. Много лошадей валялось по дороге. Валялись мешки с мукой, винтовки, повозки. Лежала бочка с подсолнечным маслом. Солдаты лезут с фляжками и набирают. Разбили громадный ящик. Там оказались новые винтовки – русские – английского изделия. Все в масле. Вытаскиваем из них шомпола и идем дальше. Лежит лошадь в грязи. Слабо подымает голову, смотрит на нас и опять кладет в грязь, вот другая дохлая, брюхо раздулось, изо рта запеклась кровь. Наши повозки идут по шпалам. Одно колесо между рельсами, другое сбоку.