Выбрать главу

– Куда прешься! – слышались голоса. – Какой роты?

– Нестроевой![13]

– Нестроевой…………. осади! Что здесь вам…………. что ли?!

– Да вы осторожней, с кем разговариваете?!

– Я поручик Смирнов, начальник обоза первого разряда[14], приказываю вам!..

– Замолчите, поручик… Я вас арестовываю, я полковник Носицкий, командир нестроевой роты…

В другом месте шел спор из-за женщин.

– Куда лезете с бабами! – кричал какой-то офицер. – Приказа не читали!..

– На черта мне ваши приказы, когда я вам приказываю пустить повозку!..

– А я не пущу!..

Путаясь между повозками, едва вытаскивая ноги из грязи, мы наконец нашли свою роту, она была в сборе.

– Кто пришел? – грозно спросил фельдфебель, держа список в руках. – Шатаются там! – добавил он, отмечая нас в списке. Мы пристроились на левом фланге, я спереди, мой Тихий, левее меня Половинка и Шпак – оба почтовые служащие из ст. Желанной[15].

– Ну и здорово же тот осадил бабу, – бормотал Тихий, оглядываясь назад.

– Кого? – спросил Половинка.

– Да знаешь того рыжего поручика, что с женой, – иду я вчера по улице, а он – эй, нижний чин[16], почему чести не отдаешь, под арест захотел!.. А сегодня его самого не пускают с бабой, – фыркнул Тихий. – По-моему, всех баб бросить к чертовой матери, – добавил он и сплюнул. – А то таскают…

– Нижним чином обозвал, – осведомился сосед справа от меня в заячьей капелюхе[17] с саквояжем в руке, – и вы ничего?

– А што ж?! – удивился Тихий.

– Хм! – фыркнул сосед в капелюхе. – Да я его в морду бы!..

– Кого?! Ахвицера? – удивился Тихий.

– А то ж ково? – усмехнулся «капелюха». – Мало ли мы их перебили!.. – добавил он и покосился на меня.

«Вот тебе и раз, – подумал я, – вот так рота, куда я попал, – здесь такие речи, а когда дойдет до дела, что то будет – посмотрим, что дальше будет». Недаром Митя В…, удравши с фронта, ругал Добровольческую армию и говорил, что жестоко разочаровался в ней и ни за какие коврижки он не вернется к ней.

– Смирно! – раздался голос фельдфебеля.

– Напраааа-во! – На плечо! – Шагом марш!

Обходим повозки. Толпимся на узком тротуаре, держась за мокрые доски забора, чтобы не упасть в грязь, и наконец выходим на широкое шоссе. Уже окраина города. Наш 1-й батальон громадный, более тысячи человек, наша 2-я рота 280 человек. Идем в ногу, какая-то баба вышла за калитку, крестит нас и плачет. Выходим в поле. Легкий ветерок. Уже рассвело. Прощай, Бахмут! Когда-то я тебя увижу снова. Увижу ли?

Зайцево. 12 декабря ст. ст. Вот уже четвертый день идем. Грязь невылазно. Грязны все, как свиньи. Сделали от Бахмута верст[18] семьдесят. Ноги у меня страшно натерты, так, что больно разуваться. Портянки прилипают к натертым местам, страшно больно. У Тихого тоже – это просто мука. Особенно если приходится идти по густой грязи. Сапог задерживается, нога движется в сапоге, и раны болят. Сегодня делаем дневку. Пообедали суп, в котором горошина горошину догоняет с дубиной, – смеялись солдаты. Лежим в теплой хате мужика на соломе, как свиньи. Я пользуюсь отдыхом, пишу дневник. Тихий все спрашивает, что я пишу, и, узнав, что дневник, и увидев в нем рисунки, просит срисовать его. Делать нечего, рисую.

Горловка. 13 декабря ст. ст. Сегодня вечером пришли в Горловку. Людей осталось в роте ¾ всего состава, остальные разбежались, но все-таки рота большая, человек до 200 будет. Остановились у одного еврея. Жид боится, наверное, чтобы его не ограбили, и всячески заискивает, поддакивает и расхваливает нашу армию. Дал нам простыни, подушки. Сам с семьей спал где-то в стороне, а нам предоставил спальни и столовую. Тихий, Половинка и другие прямо в сапогах полезли на одеяла и затеяли борьбу на мягких перинах. Я спал в столовой на кушетке. Первый раз за две недели спал на подушке и простыне. Сменил белье. К нам примазался какой-то солдат с фронта, очевидно дезертир. Он говорит, что армия наша разбита и отступает и что кадетам, очевидно, конец.

– Ну, брат, мы еще покажем им конец! – вскочил Тихий и схватил винтовку. – Мы еще повоюем! – щелкнул затвором он.

– Оставь, Тихий! – успокоил его Половинка, отводя в сторону ствол винтовки. – На печке-то мы все вояки!

14 декабря. В 5 часов утра разбудили. Раздали приготовленные в походной кухне галушки и выступили. Шел мелкий дождь. Ноги страшно ныли, особенно левая. На ступне была сплошная язва. Идем вразброд. Винтовки уныло болтаются за спиной. Ох, если бы можно было, я бы с удовольствием ее забросил. Сумка на повозке. Сзади батальона идут повозки с бабами. «Куда их везут! – ругались солдаты. – Небось наш брат подобьется, так бросают, пропадай так, а эту сволочь возят!» Это была сущая правда. Правда, я ничего не заявлял, но уже слыхал много заявлений о том, что у многих ноги натерты и они не могут идти, но в повозках им было отказано. «Повозки перегружены – нет мест!» – заявило начальство.

вернуться

13

Нестроевой – рядовой, негодный к военному строю и выполняющий в воинской части вспомогательные и хозяйственные функции. Все нестроевые солдаты сводились в особую нестроевую роту.

вернуться

14

В каждой воинской части имелось два типа обозов: первого разряда – для боезапаса, медикаментов и небольшого запаса продовольствия – и второго разряда – для формы, личных вещей и продуктов. В период боевых действий обозы первого разряда, как правило, находились вблизи линии фронта, а второго – в тылу.

вернуться

15

Станция Желанная в настоящее время входит в состав Донецкой железной дороги (Украина). Упомянутые Половинка и Шпак добровольцами поступили в Алексеевский полк.

вернуться

16

Нижние чины – в Русской императорской армии официальное наименование военнослужащих срочной службы (неофицеров). Отменено, как оскорбительное, приказом № 1 Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов в марте 1917 г. Вместо него положено было говорить: «солдаты» или «товарищи солдаты». В белых войсках термин «нижние чины» не был восстановлен.

вернуться

17

Шапка (укр.).

вернуться

18

Верста была равна 1066,8 метра.