Год кончается. В этот год я написал «Зеленую карету», расширил и отделал «Встречи с Пастернаком», переделывал книгу о Мейерхольде, возился (в начале года) с постылыми и напрасными переделками сценария «Возвр. музыки», написал один акт «Молодости театра», плюс еще разные наброски. Мало, мало! Очень мало! Ну, еще порядочно страниц дневника, да это не в счет.
Если правда, что «Возвр. музыка» получила 2-ю категорию и это даст мне передохнуть материально, то это еще простительно (т. е. то, что я с этим возился). Но все еще как-то не верится.
1965
1 янв.[1] Только что проводил Эмму в Ленинград[2]. <…>
Вчера днем поехал за ней. Заехал к Леве [Левицкому]. Он немного обиделся, что мы встречаем новый год не с ними. К нему приехала Люся[3]. Приехал и Толя С.[4]
Здесь на встрече нового года было мило и просто[5]. Кроме симпатичных Пановой-Дар[6] за столиком сидели глупый Азаров с женой и некая Ричи Достян[7] с мужем. Я пил только коньяк. Эмма только сухое вино (шампанея не в счет).
Утром у Эммы трещала голова и она не пошла завтракать. Потом пришли Ольхина[8] и Никритина[9], встречавшие Н[овый] год в ВТО[10]. После обеда Эмма поспала и оправилась.
Ночь была мягкая, с вечера шел снежок, потеплело. Типичная московская новогодняя погодка.
Эмма сказала, что она еще никогда так хорошо не встречала Новый год.
Был и юмористический журнал. Я написал в него на мотив «Д[авным-]давно» шуточное приветствие от москвича.
Его организовал и читал С. Фогельсон[11]. <…>
По словам Левы, в Москве тихо. В «Новом мире» разрешен роман А. Рыбакова, который весь пойдет в № 12[12]. В № 1 журнала должна пойти большая подборка ненапечатанных стихов и статей Пастернака. Сейчас это лежит в цензуре. Еще пойдет что-то Некрасова и Дороша[13]. Твардовский вернулся из Италии веселый, в хорошем настроении, не пьет. В середине января «Нов. мир» будет праздновать 40-летний юбилей[14].
Будто бы Ильичев разрешил, наконец, последнюю часть мемуаров Эренбурга и сейчас это пошло к Суслову.
Какой-то новый скандал с Евтушенко из-за чтения им по телевидению стихотв[орения] «Качка». <…> На переферии[15] партработники все рады смещению Хрущева. Ходил слух об его смерти, но будто бы это неверно: он переехал в свою 4-х комнатную квартиру на ул. Грановского. Китайцы нас клеймят снова. <…> Дьяков ездит по переферии и читает отрывки из своей книги[16]. В Смоленске он сказал, что после опубликования его воспоминаний 28 человек было снято с работы и исключено из партии из числа упомянутых им чекистов. Я видел на машинке письмо некоего Орловского в ред. «Комс. правды» с протестом против очерка Шейнина о А. Грампе[17] с обвинениями против Шейнина как ближайшего сотрудника Вышинского и следователя по делу Николаева и зиновьевцев, за участие в котором он как будто получил орден. Говорят, редакция «Комсом. правды» поблагодарила автора письма. Да, лучше бы Льву Романовичу помолчать и не высовываться. Рыльце у него наверно в пушку.
3 янв. <…> Вчера вечером у меня сидит сын В. Ф. Пановой, бородатый биолог. Он очень типичен для большого разряда тридцатилетних людей: недоверчивое отношение ко всему, начиная с основ. Этим людям недостаточно легенды о восстановлении попранного ленинизма для объяснения всего. Он симпатичен, мягок и чем-то непонятен. Характерное отсутствие страстности, скепсис, пожалуй, аполитизм. И очень типичный приоритет в интересах к проблемам морали над проблемами политики. <…>
Читаю дневник Герцена (сороковых годов). Раньше я его только пробегал. Он очень интересен и любопытно дополняет «Былое и думы». Местами это блестяще.
Вчера В. Ф. Панова и Д. Я. Дар уехали, а вместо них прибыли на время каникул их дети и внуки.
В ночь на 2-ое В. Ф. [Панова] дочитала мою рукопись о Мейерхольде и утром перед отъездом снова горячо мне ее хвалила, сказав, что этой книге «обеспечен мировой успех». Она считает ее сильной стороной — соединение рассказа-воспоминаний с анализом и размышлениями (то, что как раз стало меня смущать в последнее время). И она, и Д. Я. считают, однако, что книга еще не совсем построена: в разных главах повторяется однородный материал. Видимо, это верно[18].
4 янв. Целый день сижу над сценарием[19].
Сокращения даются мне труднее, чем ждал. Все-таки он построен крепко, и приходится сокращать по строчкам, а целые куски выбросить трудно: все это звенья, скованные друг другом.
Просматривал свои наброски «Асенковой» середины сороковых годов. Все главное, мне кажется, удалось включить, хотя когда я писал текст сценария, этих заготовок у меня под руками не было. Я нашел их только в конце осени на старой квартире.
8 янв. Днем приехал из города. Ночевал там у Левы[20]. С вечера 5-го до вечера 7-го Эмма была у меня.
Закончил переделки сценария. Сделал не все, что меня просили: только то, с чем согласен. Сделанным доволен.
Отдал на машинку. Будет готово 11-го к вечеру.
Звонил Киселеву.
<…> Эмма привезла письмо от Н. Я.[21] Она пишет, что собирается расставаться с Тарусой и спрашивает: не передумал ли я насчет Загорянки?[22]
У Левы есть уже № 12 «Нового мира», довольно интересный. В статье В. Шкловского[23] о мемуарах Зелинского, в целом спорной, есть странное место. Он противопоставляет «увлекательную и кокетливую» «Гусарскую балладу» воспоминаниям Дуровой[24] как вымысел суровой правде. Но дело-то в том, что воспоминания Дуровой крайне неточны, как это доказал С. А. Венгеров, и их скорее можно назвать романтизированной автобиографией. <…>
Купил в городе книжку Л. Я. Гинзбург[25]. Она интересна.
9 янв. <…> В «Советской культуре» третьего дня напечатана заметка, что Калининский театр юного зрителя привез на гастроли в Москву три спектакля и среди них — «драма А. Арбузова и А. Гладкова "Бессмертный”». Спектакли проходят в Кремлевском театре. Кажется, это первое возвращение этой пьесы на сцену за 17–18 лет. Я к ней равнодушен, но все-таки приятно.
Продолжаю читать дневник Герцена. Как это я раньше его только перелистывал? Это так умно и интересно, что стараюсь читать медленно, чтобы растянуть удовольствие[26].
13 янв. Последний день в Комарове. Завтра раненько утром уеду. <…>
Прочитал в «Н[овом] М[ире]» роман А. Рыбакова. Это журнальная беллетристика в духе дня об издержках 37-го года. Ничего, но не больше.
Где буду жить в Л-де, не знаю. Надо дождаться Эмминой премьеры и ленфильмовского решения и поехать, если будут деньги, в Москву. <…>
Жалко уезжать. И потому что здесь снова появились интересные люди, и потому что здесь хорошо и спокойно, и потому что еду в никуда, в бездомность, к ночевкам на диванах, к работе урывками. Если бы были деньги, мог бы остаться. Но я еле-еле съекономил на машинистку.
28 янв. Ничего не записывал с того дня, как уехал из Комарова. Живу неудобно, совсем не бываю один в комнате и все прочее. Все это время ночевал на Кузнецком[27] и лишь иногда у Левы на Мойке. <…>
Прошли ленинградское и московское писательские выборные собрания. Ленинградское ознаменовалось свержением клики Прокофьева — результат той подготовки, которую я наблюдал в Комарове. Во главе нового секретариата: Дудин, Гранин, Панова, Кетлинская[28] и др. Кроме Дудина — все умеренно «левые». В Москве по слухам не избраны Кочетов[29], Грибачев, Смирнов, Соболев[30]. <…>
Прошла с успехом премьера «Трех сестер» в БДТ. У Эммы едва ли не наибольший успех из всех исполнителей. Она играет прекрасно. <…>
Что еще? Умер Черчилль.
В полученном с машинки «Пастернаке» оказалось 7 с половиной листов — больше, чем думал[31]. Перепечатано плохо, с массой ошибок: печатала какая-то диллетантка, дама с поэтической душой. Получил от Л. Я. [Гинзбург] книгу «О лирике». <…>