С другой стороны, конечно, следует оговориться, что в публикации интерес к тому или иному сюжету, факту, тому или иному из имеющихся в тексте автора лицу поневоле ограничен — личными пристрастиями, интересами, да и собственно «горизонтом знания» (точнее, горизонтом не-знания, не-осведомленности) самого публикатора, что я вполне осознаю.
Так что некоторые, как представлялось публикатору, наименее значимые части «слона» в данном описании намеренно опущены. Это остается на моей совести.
Михаил Михеев
1966
Выборка из фонда РГАЛИ, Ф. 2590, оп.1, е.х.106: листы не переплетены и не прошиты, но с дырками от скоросшивателя: машинопись через один интервал, с одной стороны листа, с 1 янв. по 30 дек. — практически ежедневные записи, около 170 стр.
В квадратных скобках в тексте дневника — вставки, сжатый пересказ и примечания публикатора. Особенности орфографии оригинала в некоторых характерных для АКГ местах сохранены, что помечено подчеркиванием. Подстрочные примечания — публикатора. Пропуски отдельных дней специально не помечаются.
1 янв. Начался новый год. <…> Ехал через острова в свою новую комнату на Черной речке.[26] <…>
Встречали НГ у Кузиных[27]. Было принужденно и скучно, но много, как всегда, вкусной еды. Пил коньяк.
Потом вернулись на Кузнецовскую [28] и легли спать, а утром приехала Нина Ивановна[29] из Новочеркасска, оставившая чемоданы в камере хранения. Поехали за ними. Привез и поехал «к себе». Несколько часов я провел в этой комнате уже вчера: вернувшись из Комарова днем. Хозяйки нет, уехала куда-то на праздники: привыкаю один.
Меня провожали вчера Д. Я. [Дар[30]], Нинов [31]. Нинов преподнес свою новую книжку о Пановой[32] <…>
Записать слышанное: о том, как проф. Десницкий, прослушав чтение доклада Хрущева на ХХ-м съезде и выйдя на улицу вместе с Н. Я. Б[ерковским [33]], вдруг сказал: — Я всегда считал, что Л. авантюрист… — казалось бы, вне связи с услышанным[34].
Об остротах Ольги Бергольц [35]: <…> — Познание жизни через свадьбу сына товарища П[олянского][36]; и еще во время речи Фурцевой[37]: — Кухарка, которая не научилась управлять государством.
Надо бы записать о Киселеве[38], попавшем в опалу, да уж бог с ним.
Все ждут суда над Синявским и Даниэлем[39]. Рассказ о вопросах в МГУ и ин[ститу]те мир[овой] лит- ры. Гачев и др.[40]
2 янв. немного простужен. Первая ночь на новой квартире. Хозяйки нет: я один. Сплю хорошо, чуть ли не в первый раз за последние дни. Болит голова и чихаю.
Вчера почти целый день читал № 12 «Нового мира». <…>
Рассказы о последнем приезде Десницкого к Горькому. Дом полон каких-то неизвестных людей, которые шляются по комнатам, прислушиваются к разговорам. Г[орький] начинал говорить о разном с Д[есницким] и вс [е] кто-то сразу появлялся. Он досадливо кашлял, не обращали внимания. Тогда он увел Д[есницкого] в сад и там, оглядываясь, конфузливо сказал: — Вот, охраняют, черти драповые… О чем он еще ему сказал, Д. умолчал. Это совпадает с рассказом Афиногенова в дневнике[41] о впечатлении от дома Г[орького] в первые часы после смерти. И еще рассказал Д., Г[орький] в начале 30 гг. все мучился над писанием очерка о Сталине. Ему присылали какие-то материалы, он уединялся, читал их, что-то писал. Иногда его вежливо спрашивали, о том, как идет дело, а он отделывался общими фразами. И вот, рассказывают домашние, как-то в 35 году (?) он вышел из кабинета и весело сказал, что все уничтожил — и написанное, и «матерьялы» — что получалось уж больно слащаво… и больше за это не принимался. И его не спрашивали. И тут он для Сталина сделался уже только помехой: недаром августовский процесс[42] начался сразу после его смерти, а с него все пошло в убыстряющемся темпе… Говорят, о многом знает (про Г[орького]) старик Г. Шторм[43], живший у него в доме по месяцам, но молчит. Шкапа [44] тоже знает, но о самом интересном умалчивает. (Рассказы о Д[есницком] — со слов А. Нинова.)
Только сейчас вспомнил, что ничего не записал о слухах вокруг Арбузова[45] (так я далек от этого, что услышав, сразу забыл). Еще в октябре мне сказали, что у него открытый роман с кем-то <…>.
Ходил в автомат и звонил Эмме, что не приеду. Опять странный разговор.
4 янв. Вчера после «Трех сестер» привез сюда[46] Эмму. Ночью вернулась хозяйка Марья Ивановна. Утро. Завтрак. Ее рассказы. Она — сюжет повести. История дочери, бросившей профессию балерины.
Днем на Ленфильме <…>
Начал писать воспоминания о М[ейерхоль]де я еще в октябре 1955 г., а первый отрывок напечатал в начале марта 60-го в жур [нале] «Театр[альная] жизнь». Итак — 10 лет работы и 5-я публикация. А большая рукопись лежит. Зато все публикации переведены на многие языки и вошли в зарубежные книги о М-де. Я называю печатавшееся «публикациями», но это не точно. Это же не тексты самого В. Э., а написанное мною, хотя бы и с его слов.
9 янв. [о работе АКГ над сценарием фильма «Зеленая карета» на Ленфильме] <…> Что сценарий ухудшается с каждым вариантом, в этом нет никаких сомнений, но ход вещей таков, что этого избежать нельзя. Впрочем, Фрид[47] утверждает, что все идет нормально. Теперь он должен засесть за режиссерский сценарий.
<…> Лева[48] сообщает [очевидно, в письме], что <…> в середине января в ЦДЛ[49] ожидается «небольшая товарищеская варфоломеевская ночка» — показательный суд над Синявским и Даниэлем, видимо.
13 янв. <…> От усталости и обычной реакции после рабочего штурма — сегодня черная тоска. Все эти дни не ездил на Кузнецовскую и не звонил даже и почти ничего не ел.
А теперь — такой же штурм с кассилевским сценарием[50]. <…>
<…> Лева рассказывает, какая давка была в Москве в лавке писателей, когда продавали Цветаеву. А на торжественную панихиду по Ермилову пришло всего два десятка человек[51]. Все правильно. <…>
Вчера, когда ездил на почту, встретил Сашу Белинского[52], который рассказал, что снят главный редактор здешнего телевидения[53] за какую-то литературную передачу об языке с участием Солоухина и Бушина [54]. Будто бы КГБ пожаловался на нее в ЦК. Главного редактора фамилия Фирсов[55]. О нем хорошо говорили. <…> но Саша известный фантазер и может — здорово живешь — и преувеличить.
Вчера в «Известиях» была какая-то статья о деле Синявского. <…>
Рассказ Чекина об американском фильме «Доктор Живаго», выпущенном с большой помпой. Подробностей пока никаких нет[56].
14 янв. Пытаюсь работать над футбольным сценарием, но что-то не идет. Ночевала Эмма. Привезла мне газеты. Прочитал в «Известиях» статью Д. Еремина «Перевертыши» — о Синявском и Даниэле[57]. Все то же, о чем говорилось по слухам еще в сентябре. <…> Самое интересное — конечно внутренние мотивы С- го. И все же, если обвиняемые не признают «умысла» и изберут методом защиты ссылку на жесткую цензуру внутри страны, то суд будет в затруднении, ибо официально власть цензуры у нас замалчивается, а иногда даже отрицается. И как быть с Тарсисом и с тем, что ему платят деньги?[58] По словам всех, кто читал сочинения Терца и Аржака, — это литература не высокого пошиба.