<…> Перечитываю (кажется, в третий раз, если не в четвертый) рукопись Н ад. Яковл. Это замечательно при всей односторонности и субъективизме.
Когда-то я сокрушенно думал, что наша эпоха не оставит великих мемуаров. Оказалось, что оставит. Ведь и гигантский цикл рассказов Шаламова — тоже мемуары.
20 сент. <…> Под вечер едем в ЦДЛ.
<…> Эрасту [Гарину[68]] на съемке повредили правый глаз и он им почти ничего не видит. <…>
О «Рублеве» Кончаловского есть и отрицательные отзывы — напр. Блеймана [69]. Кончаловский на съемках обливал кур бензином и они летели, горя, а он снимал. Как убивали на съемках лошадь. Гарин возмущен и — прав.
Им давала читать мои воспоминания о Б. Л. Женя Ласкина [70] <…>
В газетах усилилась антикитайская компания. Поговаривают о строительстве укреплений на советско-китайской границе.
23 сент. Вчера ночью уехала Эмма. Завтра она уже играет на открытии сезона БДТ.
Расстались нежно. Мне грустно, потому что жду эпистолярных объяснений. Она — одна со мной и другая — с семьей своей. И ту, и другую я часто плохо понимаю.
Дождливо, холодно.
Читаю роман Сименона. Он очень хороший писатель.
24 сент. <…> Давно уже не видел Леву Л. В нем есть вещи, которые я не понимаю. Главная его беда — власть над ним кружковых представлений и мнений. Сейчас он превозносит как шедевр посредственную повестушку Искандера. Перед этим то же говорил о повести Володи Корнилова. <…>
25 сент. 1966. <…> Почти целый день привожу в порядок дневник за последние 5–6 лет. Есть в н<ем > и пропуски, но многое и сохранено. Почему я этим занялся? Не знаю. Перепечатал то, что было набросано карандашом на отдельных листочках. Три года даже сшил для порядка.
Мне кажется, что котенок Машка скучает по Эмме.
Мне с ним морока, но что делать? Жалко!
28 сент. [у П. И. Лавута [71] — с рассказами о Маяковском, Брике и др. Подробно: Шумихин 2000, стр. 576–577]
1 окт. [на открытии выставки Е. Фрадкиной] <…> Разные встречи. <…> Боря Слуцкий зовет в гости. Тоже и Н. Я., и Шаламов, и Мелетинские, и многие другие.
2 окт. <…> По настоящему с увлечением читаю только документальные и исторические книги.
9 окт. Письма Фриду, Эмме, Шаламову.
10 окт. <…> В послед. «Литер. г азете» статья М. А. Лифшица «Почему я не модернист?» Видите ли, тоталитаризм и реакция одно и то же, что и модернизм. Ну и ну! А еще он собирался прорабатывать Дымшица. Тот сам охотно подписался бы под этакой статьей. Типичная демагогическая спекулятивная талмудистика. <…>
13 окт. <…> Женское сердце Эммы жаждет нового тура объяснений, уверений, а у меня на это сил нет. Я верен своему отношению к ней и не умею колебаться.
Устал, устал…
17 окт. Чувствую себя отвратительно, еле брожу. Тягостно и молчание (задуманное, конечно) Эммы.
Вчера в городе: впервые в новой квартире Б. Н. [Ляховского] (на Часовой) Квартира великолепная, он толстеет. Кончил фильм. История с физиком не нордической наружности, которого его заставили заменить.
Он зовет ехать с ним в Ленинград на машине завтра или послезавтра. Не знаю — м. б. поехать и отвезти Машку и внести ясность в отношения и посмотреть отснятый материал?
<…> Зашел и к Леве. У него Сарнов. Рассказы о Вал.[72] На идеологическом совещании много нападок на «Нов. м ир» и в том числе на повесть Можаева и на всю «линию» журнала. Твардовский в Сухуме, там сидит Дементьев. Три оратора: секретари из Баку, Грузии и Узбекистана требовали полной реабелитации Сталина.
Разбирая вчера бумаги отцовские и мамины, нашел мамин дневник самого начала революц. лет и он пронзил мне душу.
[строка отточий]
Был в городе. Завтра еду (с Машкой) на машине в Ленинград с остановкой в пути. Приедем на другой только день. Через несколько дней вернусь. Звонил Эмм<е>: она беспокоится — хорошо говорила, моя милая… <…>
Теплый, хмурый денек, но без дождя. Как я довезу Машку?
23 окт. Приехал сегодня из Л-да так же, как ехал туда, на Волге Бо р[иса] Нат [ановича] Туда выехали 18-го часов в 12 дня. Около 5 часов были в Вышнем Волочке, где остановились в гости н [ице] «Березка». <…> Утром выезжаем дальше. Обедаем в Новгороде в гостинице Садко, вполне прилично. <…>
В ВТО мне неожиданно заплатили более 150 р. <…> Наконец, смогу послать деньги на ул. Грицевец. Отдал Леве долг 45 рублей.
26 окт. <…> Письмо от Н. Я. — беспокоится о моем здоровьи и предлагает приехать ко мне помочь. <…>
28 окт. <…> Топлю печь. Но все равно не могу согреться.
Нежное письмо от Эммы, телеграмма от Дара и письмо от Шаламова. <…>
30 окт. [Н. Я. о копиях писем к ней от О. Э., которые доставили в США. Подробно: Шумихин 2000, стр. 577–578]
31 окт. <…> Утром запасался топливом на два-три дня и просматривал Платонова с целью выискать сюжет для сценария.
Можно бы и «Епифанские шлюзы», и «Сокровенный человек», но не разрешат: сама собой образуется аллюзия[73].
Если бы Э. П. [Гарин] согласился играть не комедийную роль (вернее — не чисто комедийную), можно бы сделать сценарий на основе рассказа «В прекрасном и яростном мире» с дополнениями из других «железнодорожных» рассказов. Вряд ли он и Хеся (она — особенно: тут, кажется, решает она) согласятся. Но мое дело предложить…
1 нояб. Вчера под вечер поехал в город — к Н. Я. на день рождения. Обед с Нат. Ив-ой, Харджиевым, каким-то Володей[74], потом приходят Саша Морозов, Мелетинский и Семенко[75] (да, забыл еще Вику Швейцер и некую Лену — кто она, не знаю толком). Я принес бутылку шампанского, которой Н. Я. обрадовалась. Морозов принес гранки «Разговора о Данте». Ночевал у Левы. Дурные слухи о «Новом мире». Дело идет к снятию Твардовского. Журнал душат. <…> [в о время обеда у Гариных] Рассказываю о своей идее (Платонов). Беру повесть Солженицына [см. ниже]. <…>
2 нояб. <…> Читаю [ «Раковый корпус»] Солженицына, который мне не слишком нравится.
3 нояб. <…> Прошлой ночью прочитал «Раковый корпус» С-на. Это куда хуже того, что я ждал после преувеличенных восторгов многих и в том числе Саши Борщаговского [76]. Во-первых, плохо написано, безвкусно литературно, иногда на уровне Коптяевой и Кочетова [77], во-вторых, многое поверхностно, мелко-тенденциозно, например, вся линия Русанова и его семьи. Лучше прочего: женщина-врач, молодой человек, ссыльный и еще в конце рассказ о муже и жене поселенцах, довольных своей судьбой. Все, что касается любви и женщин, очень плохо. В целом — ниже надежд, возлагавшихся на автора[78].
4 нояб. <…> Успех моей ходящей по рукам рукописи все возрастает. Капризный и злоязычныий Мацкин [79] хвалил меня без удержу. Я видимо сказал в ней нечто, что ожидалось всеми. Это наверное именно то, о чем говорил мне прошлой зимой Берковский. Мацкин нашел среди моих записей одну фразу, которую он случайно слышал от Б. Л. и это уверило в полной «правдивости» моих записей. <…>
Как это ни странно, но «Встречи с П.» — иначе и по-другому дали мне то, что в ином масштабе дала пьеса «Давным-давно» — и больше ничто из всего мною написанного. «Д. д.» дала всенародное и длительное признание и любовь театралов и актеров, а воспоминания о Б. Л. — восхищение и признание узкого круга знатоков, стихолюбов и лучшей части литературного мира. Более того, эта рукопись принесла мне много новых друзей, куда более интересных, чем мои былые «исторические» друзья — все эти Арбузовы, Штоки и другие.