25 янв. Мамин день.[40]<…>
26 янв. <…> Вчера перед ночью снова говорили с Беньяш о ее рукописи. Я заметил следы своего откровенного мнения, так как понял, что она, поссорившаяся с Товстоноговым будто из-за того, что он не умеет слушать правду, сама ее слушать не желает. И вероятно, не из-за этого она поссорилась с Г. А.
Лена Зонина, которую я мельком знаю довольно давно, оказалась умным, славным человеком, с тем всепониманием, которое отличает подлинно интеллигентных женщин. Ее духовная эволюция от мира ее отца и Кетлинской[41]и им подобных характерна. У нее дочь от Юзовского.[42]
В «Лит<ературной> России» последней отличные обрывки воспоминаний Корнея Чуковского «Признания старого сказочника». <…>
В газетах статьи о пьянстве. Это сейчас поистине народный бич. Почему же все пьют? Неинтересно жить? «Общие цели» истрепались и им не верят, личные цели ограничены и мало заманчивы. Труд стал безрадостным, как верно сказал М. Л. С.[43]
Сегодня Добин мне говорит: — Наутро после вечера, когда сначала вы сидели у нас, потом у Слонимских, Мих<аил> Леон<идович> <Слонимский> мне говорит: — У нас вчера был Гл<адко>в и так интересно рассказывал. А я ему говорю: — И у нас тоже был и тоже интересно рассказывал… Самое забавное, что я, хоть убей, уже не помню, о чем это я им рассказывал.
<…> Слонимский отрицает, что Чуковский в завещании что-то оставил Солженицыну.[44]Он говорит, что комиссия по литнаследству Ч. еще не сформирована.
27 янв. Всю ночь читал интереснейшую книгу: М. Цветаева. Переписка с Тресковой.[45]Выпущено в прошлом году в Праге на русском языке. Как мне ее хочется достать для себя. Многие темные для меня периоды биографии Цветаевой прояснились. Тут и ее труднейший, подвижнический быт, и история ее «прозы», и отношения с людьми, и принятие решения о возвращении в СССР (в общих чертах сходящееся, что мне известно по рассказам Сеземана[46] и другим). Вернулась она в июле 39 года. Значит, муж был арестован в ноябре 39-го. В письмах есть купюры, но в общем все понятно. Ехала она с великой неохотой, ради Али, сына и мужа. Ей почему-то казалось, что сыну будет лучше в России. Вся эта трагическая история теперь мне ясна. И все же М. И. понимала все лучше, чем С. Я. и Аля. Каково читать эту книгу Ариадне Сергеевне!
28 янв. Неудача на Ленфильме. Молдавский и Попова мне сказали, что мое либретто «Речной туман» сейчас цензурно не «проходимо», хотя им и нравится. <…>
29 янв. <…> Когда шел с ужина, на градуснике у входной двери было минус 30.
30 янв. Утром минус 34.
1 фев. <…> Почти весь день щелкал на машинке. Кончил 4‑ю картину «Молодости театра».
В последней картине уже написана треть. Таким образом, остается всего написать страниц 8—10.
2 фев. 1970. <…> Сегодня у Эммы свадьба Толи. Телеграф оказался закрыт и не смог послать телеграмму. <…>
За обедом тесты Зониной. У меня на первом месте ум, на втором интуиция, на третьем — секс и на четвертом — воля. В общем, все верно. <…>
Вечером сижу у заболевшего Н. Я. Берковского. Разговоры о том о сем. Он импозантен, в зеленом халате, надетом на белое белье. Заходит Т. И. Сильман[47], <…> уже постаревшая. Тут же жена Е. А., к которой он потом вернулся. Все стары, интеллигентно выдержа<н>ы, блестяще вежливы.
4 фев. Последний мой день в эту зиму в Комарове.
<…> Совершенно не знаю, что меня ждет через две недели, через месяц.
Вчера я кратко пересказал Добину сюжет моей пьесы и он уверял, что это очень интересно. Но он принципиально благожелательный ко всем человек.
Приехал в город в 5 ч. Эмма мрачна из-за Толи и из-за тяжелых репетиций «Бесп<окойной> старости».
Меня что-то температурит.
5 фев. <…> В Лавке пис<ателей> мне не дают Камю и Евтушенко.[48]Эти книги выдавались по списку, составленному Лавочной комиссией. Мотивировка отказа мне — москвич. Комиссии эти составляются для того, чтобы обеспечить самих себя. Я как-то не огорчился: был к этому готов. Когда готов к какой-нибудь гадости, она мало огорчает. Зато взял «Смуглую леди сонетов»[49] Юры Домбровского и отличную книгу о театре и кино Тайнена, английского критика.[50]
Думаю о пьесе. Сейчас ее главный недостаток, кроме мозаичности, отсутствие толики демагогии. Я пишу все, как это было, а надо — как хочется, чтобы это было…
Здесь Бибиси и Г<олос> А<мерики> забивают, а хорошо бы услышать подробности о съезде французской компартии. Завтра никуда не пойду и попробую поймать Париж днем. <…>
В «Правде» доклад секретаря франц<узской> компартии, но разумеется, с купюрой о Чехословакии. <…>
Позже поймал все-таки Бибиси. «Таймс» печатает цикл статей о совет<ско>-китайских отношениях. Сегодня московский корреспондент «Таймс» высказывает предположение, что главным вопросом для СССР является решение о нанесении превентивного удара по Китаю, пока тот не усилился до возможности вести ядерную войну. Автор статьи думает, что советский народ уже готов к такой войне. Если даже это и верно, то надо учитывать, что основн<ая> черт<а> стиля руководства страны — это систематическое откладывание всех важных вопросов. Это почти политика статус кво — во что бы то ни стало.
7 фев. Пишу это в Москве. Приехал утром «Стрелой».
Меня встретил Лева <Левицкий>, поехали к нему. <…>
Все разговоры вокруг новой сокрушительной атаки на «Новый мир». Я о ней узнал еще 6-го утром, когда взяв билет, позвонил с почты Леве, а потом тут же встретив скандалящего Оттена.
5-го вечером, когда усталая Эмма вернулась со съемок, ссоримся с ней в кухне за чаем. Все обычно, но на этот раз что-то нестерпимое (горечь и тоска) поднимается в груди и я говорю ей, что на другой день уеду. Рано встав, еду на вокзал и с рук беру билет на «Стрелу». Вечером она играла «Счастливые дни» [51]и я уехал из дома без нее, оставив ей недлинную записку.
Никаких планов у меня не было: это почти импровизация.
<…> Секретарьят ССП (вернее, новый орган «бюро секретарьята») предложило Твардовскому сменить редколлегию (т. е. почти сменить: убрать Лакшина, Кондратовича, Марьямова, Саца и аппарат редакции, заменив их Наровчатовым, Рекемчуком, Косолаповым и Большовым, сделав последнего замом [52]). Твардовский отказался и видимо уйдет. Да еще хотят назначить какого-то Олега Смирнова, кажется, «руссита».[53]Напор велик и видимо это согласовано с ЦК. Все решится послезавтра 9-го, в понедельник, на заседании секретарьята.
Вечером еще говорил по телефону с Юрой. Он был на даче, но Твардовского не видел.
Ц. И. меня встретила трогательно: достала мне Камю, заплатила за комнату и я взял у нее еще 50 р. — так как совсем без гроша.
Рассказы о секретном докладе Брежнева, который читается по парторганизациям.[54]Слух о смене руководства и выдвижении Катушева.[55]
Много анекдотов. Переходная стадия между социализмом и коммунизмом — алкоголизм. И т. п.
8 фев. <…> Да, вчера подарок от Литинского:[56]афиша и программка спектакля «Давным-давно» в Воркутинском лагерном театре в 1949 г. с Токарской и Холодовым.[57]
9 фев. <…> <после строки отточий>
С пол-пятого до пол-восьмого просидел у Ц. И. <…>
Утверждена новая редакция: Косолапов, Большов, Овчаренко (!)[58], Рекемчук, Наровчатов плюс кто-то еще из прежних. Косолапов видимо намечен в «главные», если Твард<овский> вспылит и уйдет. Наверх пошло личное письмо Твард<овского> и письмо 10 писателей, в числе которых М. Исаковский с протестом. Но это уже вряд ли поможет. Активно враждебны на заседании были: Федин, Михалков, Баруздин[59]и кто-то еще.
Гароди исключен из ЦК, но не из партии.[60]