Юра Козаков[79] купил поместье под Абрамцевым в 3 гектара, хочет разводить кур. Он погружен в самого себя и свое благополучие. И это в сорок лет-то!
Хозяйка, наконец, достала мне отдельный ключ. Она собирается уезжать в марте.[80]
В этом доме когда-то жили А. Софронов[81]и Т. Гайдар.[82]Он кооперативный, но повышенного качества: толстые стены, удобная планировка, большой вестибюль. Напротив него пруд и чуть левее Ленинградский рынок: с одной стороны Амбулаторного переулка — улица Усиевича, а с другой — Часовая.
19 фев. <…> Обед у Ц. И. туда приходит Марьямов прямо из редакции. Там снова сидели и ждали и ничего не дождались. Будто бы отставка Твардовского Брежневым подписана, но ввиду отказа Косолапова и отпадения скомпрометированного Большова надо заново формировать команду, т. е. редколлегию. Завтра секретарьят СП и он наверно все решит. Твардовский был уязвлен тем, что его подпись не поставили под некрологом Малышко.[83] Тот был его переводчиком.
20 фев. <…> Вечером звонки Ц. И. и Левы. Прощание Наполеона с гвардией состоялось. Твард-ий сказал, что только в годы, когда писался «Теркин», он жил так наполнено и ярко, как в годы «Нов<ого> мира». А. Берзер рыдала. Потом редколлегия поехала пить к матери Лакшина, а «аппарат» сообразил что-то на мест<е>. Был там и Юра <Трифонов>. Но официальной бумажки все-таки пока нет.
21 фев. <…> Перед сном слушал по «Св<ободе>» размышления Амальрика. Не очень интересно. Любопытна только его статистика: подсчет открыто протестующих по профессиям. Кстати, всего их по всей стране чуть больше тысячи (если подсчет верен). Это куда меньше даже тех процентов, которые ставят при публикации итогов выборов, как голосовавших против. Больше всего ученых, затем идут деятели литературы и искусства и т. д. На последнем месте — студенты.
Этот Амальрик странный тип: не то шизофреник, не то провокатор. Сообщает для переписки свой адрес: улица Вахтангова, дом 5, квартира 5. Разумеется, письма будут зарегистрированы. <…>
Продолжаю читать мемуары Витте. Очень интересно. Я их читал и раньше — и даже в первом издании, — но как-то полностью оценил только теперь. Они далеко не объективны, автором владеют многие страсти, но он очень умный человек и лучше других понимает историческую ситуацию. Недооценивал он революционные движения (из-за бюрократической ограниченности) и Столыпина, видимо из элементарной ревности. Впрочем, острие столыпинского плана по крестьянскому вопросу (который В. называл «детским») стало ощутимо во всем значении только в исторической перспективе.
23 фев. <…> Саша <Борщаговский> говорит, что группа «Поезд в завтрашний день» с Э<ммой> завтра будет в Москве. Прошу его не выдавать мое местопребывание, он удивлен, но обещает. То же прошу у Левы и у Ц. И.
Начинаю думать об этом и пропадает рабочее настроение.
Иду обедать к Ц. И. <…> В «Карьера де ла С<ера>»[84]корреспонденция о «Нов<ом> мире», в которой говорится, что А. Кузнецов был «ближайшим другом» Твард<овско>го и что его отец был «кулаком». Кацева виделась с Косолаповым: он весел, кокетничает, будто не уверен в назначении, с интересом слушал, что-де «вся Москва» говорит о том, что он отказался работать с Овчаренко и Большовым. У нее впечатление, что он отнюдь не огорчен новым постом, в противоречии со слухами. А Твардовский продолжает приезжать каждый день в редакцию. Нервы у всех там измотаны, но бумажки все нет. Статья Р. Лерт[85]о романе Кочетова, резкая, умная. Витт<орио Страда> в письме благодарит меня за книги. Взял у Ц. И. 50 рублей.
24 фев. <…> Весь мир полон отзвуками ужасной гибели швейцарского лайнера, летевшего в Израиль. Явно, что политически это невыгодно для дела арабов. Значит ли это, что положение стало практически неуправляемым? Тогда взрыв новой мировой войны может произойти каждый день и час.
<…> Изнеможающе сижу над последними страницами 4-ой картины. Они уже написаны в двух вариантах, но кажутся безжизненными. И как обычно у меня, когда я «стараюсь», несколько концов, т. е. не разных, а несколько — один за другим: вернее, несколько «код»<,> потом являются две выдумки <—> элементарные, но ранее не приходившие в голову. Но уже устал и в одиннадцать ложусь. Целый день мучался за машинкой.
25 фев. <…> Звонит Юра и зовет обедать в ЦДЛ. Лавка писателей. ЦДЛ. Обедаем с Борщаговским. Потом Слуцкий и Винокуров. Все недоумевают по поводу затяжки с реорганизацией «Нов<ого> мира». Мало интересует это видимо только Винокурова. Он жалуется на гастрит и говорит только о нем. Саше Б. Гиллер (зав. клиникой Литфонда)[86] сказал, что Кочетову делали на днях операцию. Опухоль. Метастаза. Он обречен. У Саши просвет с фильмом «Три ночи».[87] Как теперь начальство смотрит картины: каждый на своей даче. <…>
В конце дня в ЦДЛ вешают объявление о смерти Корнелия Зелинского.
26 фев. <…> Утром не работается: устал… Еду к Леве. Оказывается, вчера все-таки пришла бумажка с принятием отставки Твардовского, но нет еще бумажки о назначении нового редактора. Все это ожидается завтра.
<…> Как раз, когда Бибиси передает недостоверную статью о Мейерхольде («Даму с кам<елиями>» играли в помещении б<ывшего> Зона?), меня зовут к телефону. Это В. Долго плетет разное, а мне хочется дослушать статью и неудобно стоять в коридоре, когда мимо все время шлендает хозяйка, и наконец я говорю что-то в этом роде и разговор иссякает, но статью уже закончили. Еще один повод для моей всегдашней ненависти к телефонам.
27 фев. <…> В пьесе остался последний «жим».[88]Но он труднее всего. До сих пор не могу решить: стоит ли Евген<ию> Ник<олаевичу> приходить. <…>
В понедельник в три часа Твардовский встретится с Косолаповым, в чем и будет заключаться сдача дел по журналу. Сегодня старая редколлегия празднует 50-летие Кондратовича.
28 фев. <…> Вчера, рассказывая Ц. И. о трудностях окончания пьесы, наимпровизировал эпизод с телефоном. Для кино — это находка. В театре это так крупно не получится. <…>
Отдал хозяйке 50 р. за март. М. б. она уедет.
Март должен быть продолжением «карантина» в личных делах, окончанием и сдачей пьесы, и написанием кино-заявки для Мосфильма или другой студии. <…>
В газетах сообщается список произведений, выставленных на Лен<инскую> премию. Что касается литературы, кино и театра — проект этот небывало убог. Все пожимают плечами. За старые детские стишки, которым чуть ли не 40 лет, выставлен Михалков. Он служит верой-правдой и конечно премию получит.
Это все — одно к одному — идет общее наступление реакции на всех фронтах.
2 марта. <…> Ночью высокая температура. Термометра нет и я не меряю, но чувствую себя отвратительно. <…>
Оказывается, третьего дня в Москве была паника. Прошел слух, что водка с марта будет стоить 4 р. 30 к. Осаждали магазины, брали ящиками. Какой-то психоз. Будто бы есть проект: ввести «сухой закон» и повысить налог на 7 %, чтобы взять в бюджет ту сумму, которую дает водка.
Звонки Юры, Левы, Саши Борщ<аговского>. Множество медицинских советов и предложений помочь.