21 июня. (…) # Сегодня день рождения Твардовского. Послал ему телеграмму. ##
23 июня. (…) # В Москве со вчерашнего дня в помещении Центрального телеграфа происходит сидячая демонстрация более чем 30 евреев из Прибалтики, требующих объяснения, почему им не разрешают эмиграции в Израиль. Одновременно они объявили голодовку. #
28 июня. Ничего не записывал два дня. Хорошие дни. Много провожу времени в саду. От какой-то травы терпкий приятный тонкий запах. # (…) # (…) # При воспоминании о В. смесь унижения и досады[137]. Но в общем-то это закономерно. На этом этаже я никогда не имел успеха: мои победы были выше. #
30 июня. Погиб экипаж космического корабля «Союз-11». Это видимо случилось вчера, но в Москве стало известно только утром. А я узнал без десяти шесть вечера по Бибиси. (…) Добровольский, Волков, [— стоит запятая, но за ней нет ничего; очевидно не смог вспомнить фамилию третьего из погибших — Пацаев]. #
1 июля. (…) # От гибели космонавтов на все как-то легла тень. ##
2 июля. (…) # Сегодня заканчивается Съезд писателей. Было бы несправедливо назвать его блестящим. Каверина не избрали в президиум. Не было в нем и Славина, Бека, Аксенова, Окуджавы, Слуцкого, Трифонова, Арбузова. Зато были и «мертвые души», как Твардовский, почти год не встающий с постели. В самом президиуме ни одного еврея… # (…) # Шел съезд всего четыре дня. Ясно, что собравшимся разговаривать было не о чем. #
3 июля 1971. (…) # Весь день припоминал обстоятельства первых полутора месяцев своей жизни в Москве поздней осенью 1924 года, когда мы вернулись из Сочи, а Лева заболел и мама увезла его в Муром, а я остался с отцом в гостинице «Балчуг». Двоюродный брат Толя Гладков. Он-то и сделал меня театралом и почти каждый день таскал в театры (…)[138].
4 июля. (…) # Цветет жасмин. # По утрам с аллюминиевой кружкой собираю улиток. Ежедневный урожай штук 80–100. Такая прорва! # Это приятно и потому, что ходишь по траве под деревьями и дышишь ароматом сада, и почти суррогат охоты. Улитки глупы, почти как люди. #
7 июля. (…) # Просмотрел за последние дни газеты. Ничего интересного. Выступление Евтушенко на съезде против русситов. (…) #
10 июля. (…) # По словам Токаря в конце августа начнутся работы по проводке газа по улице. А дальнейшее пока неизвестно. Придется еще внести за работы на участке и в доме рублей 250–300. # Он симпатичный человек. Люблю евреев. #
14 июля. (…) # Сегодня встреча в Лавке писателей с Оттеном. Я делаю вид, что не замечаю его и, став к нему спиной, начинаю рассматривать букинистические книги по истории. Но он подходит сам. Не желая ломать комедию, я говорю ему: # — Коля, в вашем доме меня порочили и обливали грязью… # — Это все напутала Татьяна… # — Почему только Татьяна. Мне пересказал и Лева… # — Но он вам объяснил, что ничего особенного сказано не было… # — Наоборот. Он все точно рассказал. # — Вы знаете, что меня не было… # — Но так как я не видел Елену Михайловну несколько лет, это значит, что она говорила с ваших слов. # — Оставим это гимназическое упражнение. # — Это будет — самое лучшее… # И я отошел и поехал на Ярославский вокзал. #
17 июля. Утром ездил в город. Заезжал на ул. Грицевец, оставил там книги, потом прошелся по Арбату и вышел на проспект Калинина. Странно, всегда, когда я иду по улице Грицевец и улице Фрунзе к Арбатской площади, у меня какое-то сжатие внутри стенокардического типа. Что это? «Каждый раз на этом самом месте»… #
28 июля. (…) # Привезли трубы для проводки газа и свалили у моего забора. Не разобравшись, бранюсь с шоферами, а потом выясняется, что это для нас (и меня в том числе). Приходится заминать. Я вот так иногда срываюсь… #
30 июля. (…) # Вишен все-таки порядочно: брожу и ем прямо с деревьев. Середина лета… # (…) # «Аполло-15» уже вышел на лунную орбиту и находится в 17 км от Луны. Сегодня ночью — высадка. # (…) # Слушал начало романа Солженицына. Если бы у него не было мировой славы, никто не принял бы это за шедевр. Ничего только сцена встречи с Толстым. Ну, подожду делать выводы и послушаю дальше. ##
31 июля (…) # Постепенно все становится формальным: прошла сессия Верховного совета РСФСР, назначен новый председатель Совета министров Соломенцев[139] и 9 (!) его заместителей (…) — это никому неинтересно. (…) # В эти часы весь мир наблюдает по телевиденью, как два отважных американца путешествуют по Луне на вездеходе со скоростью 8 км в час. # (…) # Утром у газетного киоска встретил соседа, которому хотел рассказать о высадке американцев на Луне, но он уже знал больше меня, так как слушал ночью все подробности высадки. Подошел еще один знакомый сосе[д] и оказалось, что он тоже слушал и все знает. Невозможно представить огромное количество людей, слушающих иностранные передачи[140]. #
1 авг. (…) # Я по-прежнему один: Лева и Люся не приехали[141]. # Почти целый день в саду. Собираю урожай вишен. Одно деревце дало почти половину всего сбора. # Какое это наслаждение! Это чуть ли не впервые я так наслаждаюсь садом. Не было бы счастья… #
4 авг. (…) # За завтраком резкий спор с Левой о статье в «Лит. газете». В ней Рассадин бранит стихи Солоухина о том, что он больше любит своих детей, чем чужих. Дурак и пошляк Рассадин упрекает его в безнравственности. Но во-первых, это явная метафора: дело не в детях, а в другом (патриотизме и т. п.), во-вторых, это верно, и если кто-то без лицемерия говорит об этом вслух, то с каких пор в русской литературе стало безнравственным высказывать правду. (…) Защищая своего приятеля Р. Лева договаривается до того, что «не о всем надо писать» (…) #
6 авг. Разве нельзя было назвать любое подмосковное место, где вообще никто не живет из братьев-писателей, или написать вымышленное место? Как минимум, следовало спросить об этом мое мнение. (…) # (…) Ну его к е…. м…..! Расскажу об этом Ц.И. которую увижу на днях, и пусть она ему скажет, что это несколько неприлично[142]. #
8 авг. (…) # Наконец, читаю книгу (не рукопись) «Воспоминания» Н.Я. На томике марка изд-ва им. Чехова. 1970 год. Это значит, издательство снова существует после 15 или около того лет бездеятельности. # Со многим хочется спорить, но все-таки какая это интересная и умная книга! ##
9 авг. (…) # В книге Н.Я. есть главы, так сказать, написанные по моей просьбе, когда я читал первый вариант полной рукописи в Тарусе. Это «Читатель одной книги», «Книжная полка», «Архив и голос» — целиком и разные фрагменты в других главах. # Выброшены или смягчены куски об отношении О.Э. к советской литературе в целом. В рукописи была ссылка на одно мое свидетельство о сравнительном равнодушии к первому аресту М-ма. Даже цитата была из «Встреч с П[астернаком]» и я ничего не имею против, что это сокращено. Многое было резче. # При этом последнем чтении я заметил странные вещи. Мандельштам имел прямые контакты с Дзержинским, Бухариным, Гусевым. Ему помогали Молотов, Ломинадзе, Киров, Енукидзе[143]. Он имел персональную пенсию чуть ли не с 30-летнего возраста. Когда он ехал на Кавказ, туда звонили из ЦК и просили о нем позаботиться. Вернувшись, он ходил снова на прием к Гусеву (одному из членов секретарьята ЦК). Его посылали в привилегированные санатории и дома отдыха (Узкое, санаторий в Сухуме). Значит, не таким уж он был перманентным изгоем. Откуда же это раннее ощущение травмы и заброшенности? Квартиру он получил, когда и другие получали первые отдельные квартиры, а до этого жил в флигелях Дома Герцена, где жили и такие писатели, как Павленко, Тренев, Пастернак, Фадеев. И др. Во всяком случае отдельную квартиру он получил раньше, чем Пастернак. У него был с Гослитом договор на собрание сочинений и он получил по нему 60 %. Собрание, по признанию Н.Я., не осуществилось потому, что О.Э. хотел и настаивал, чтобы туда включили «Путешествие в Армению». Мы знаем, что и в наши дни писатели часто спорят о том, что включать и не включать в собрание. Недавний пример — Твардовский. Короче, из всего рассказанного не следует, что М-м находился в исключительном плохом положении: скорее наоборот, но они были мнительны и возбудимы и начали воображать о травле раньше, чем она началась[144]. Было трудно всем и М-му не больше, но он был поэтом и страдал не только за себя, а за всех. #