2 марта. (…) # (…) Индия и Бангла-Деш наши единственные друзья в Азии. В Иране расстреляли 6 коммунистических лидеров. Весь мир говорит об этом, а наша печать набрала в рот воды. # (…) # Слух о возможности высылки за границу Солженицына. Он идет от его приятеля Л. Копелева. # (…) # Прочитал в «Театре» новую пьесу Арбузова «Этот старый, старый дом». (…) Я предпочитаю такие пьески его надуманным и претенциозным «главным» пьесам вроде «Выбора»[85]. Это почти ремесленно, но уж лучше такое ремесло, чем безвкусные и неумные комедийки Рязанова и Брагинского[86]. # Их последний сценарий «Старики-разбойники» глуп, неправдоподобен, мелок, несмешон. Только реномэ удачливости заставило его утвердить и печатать. # А ведь Рязанов способный человек! # (…) # Премьера, как ни верти, через три недели. Столько ждал и — как-то перегорело. И еще эти последние споры с Е. Симоновым… # Март! Мой месяц! # Посмотрим! ##
6 марта. Утром заходит Лева. У него папка с письмами Паустовского к Фраерману[87]. В них два пронзительно-умных наблюдения: уничтожающее о К. Симонове (1942) и, увы, о Гайдаре в Ялте (1938 г.). В связи с Симоновым он говорит о «военном карьеризме», о «добыче счастья и чинов» во время народной трагедии; о Гайдаре сокрушается о его пьянстве, из-за которого тот деградирует. Он заключает: «по-моему, Гайдар уже конченный человек». # Вечером в ЦДЛ на обсуждении юриных повестей (…) # Неприятный осадок после разговора с А. Рыбаковым о Шаламове. [Рыбаков] считает теперь Шаламова «негодяем»[88]. (…) # Послезавтра «женский день». Ночью улицы уже полны пьяной молодежью. Подвожу девушку, пьяную, с разбитым лицом и почему-то с острой болью вспоминаю Э. #
7 марта. (…) # Бибиси передало сегодня «Завещание Надежды Мандельштам». (…) # Я не ответил на письмо из ЦДЛ о праздновании моего «юбилея». В Союзе я не персона-грата и почестей по третьему разряду не хочу. (…) ##
8 марта. В «Лит. газете» статья Бровмана[89] об юриных повестях (…). # Дела его хороши, но он нервен и неудовлетворен. Ему хочется и официальной признанности. Я ему объясняю, что нельзя одновременно и писать правду, и желать всеобщего восхищения. Он умный человек и это понимает, но нуждается в напоминании. #
10 марта. (…) # Пять «советских интеллигентов», якобы получивших разрешение уехать в Израиль, перед отъездом опубликовали в «Таймс» письмо-обращение к «советской интеллигенции» с призывом бороться с расширением «реакции» в СССР[90]. В письме говорится, что «готовится новая кампания против Солженицына», «лежит с инфарктом лишенный всех званий Галич» (!), «умирает в тюрьме Петр Григоренко»[91], под угрозой П. Якир и т. д. Подписи такие: Юрий Глазов, Юрий Титов, Александр Вольпин (Есенин?)[92] и еще два имени я не разобрал. #
11 марта [АКГ в Вахтанг. театре на прогоне спектакля] (…) # Неужели — удача? Даже не верится. # (…)
12 марта. (…) # Вспоминаю: какая же по счету это моя премьера в театре? # «Давным-давно», «Бессмертный» «Новогодняя ночь», «До новых встреч», «Первая симфония», «Ночное небо», «Украденная жизнь» — 7 премьер. Значит — 8-я. # Из них я хотел бы издать 6 пьес (кроме «Бессмертного», написанного в соавторстве, и «Украденной жизни», являющейся свободной переработкой японской пьесы). И к ним прибавить «Путь в Миссолунги», которая не ставилась. А из киносценариев: «Зеленую карету» и «Невероятного Иегудиила Хламиду». (…) #
17 марта. Вчера спектакль смотрела труппа и Худсовет. (…) # (…) После долгие вызовы. Я не хотел выходить, так как прослезился во время финала и мне было неловко выходить с мокрыми глазами, но пришлось. Я был и смущен, и сконфужен из-за этого. # Начальство приняло спектакль более сдержанно, чем сами вахтанговцы, похвалили с оговорками (…)
19 мар. (…) # Оказывается, премьера будет не 25-го, а 6-го апреля (…) # Загадочная смерть в Милане издателя Фельтринелли[93], первого выпустившего «Доктора Живаго». Он миллионер, но был связан с М. Дебре[94], Ф. Кастро, геваристами[95] и пр. и в Италии еще его должны были арестовать, и он скрывался. Еще он любил часто жениться. Парадоксальная фигура середины ХХ века. До венгерских событий был членом компартии. # (…) # Прочитал в № 3 «Звезды» последнюю часть книги М. Зощенко «Перед заходом солнца»[96], написанную в 1943 году. Наивно и малоубедительно. И скучно. И — главное — претенциозно. Во-первых, сам Зощенко не выздоровел, как он заявляет. Встречавшие его в 50-х годах рассказывали об этом. Во-вторых, во всем этом есть некий российский диллетантизм, эдакая доморощенность. # Очерки Марьямова[97] хорошо написаны. # Гладил черный (штопанный) костюм. «Таки я не франт», — как говорится в анекдоте, который любил Константин Георгиевич Паустовский. # Сварил гречневую кашу из брикетов. Мог бы пойти к кому-нибудь пообедать, да неохота выходить. # Днем читал лежа и задремал. И как обычно после дневного сна, проснулся в тревожном настроении. («Не спите днем». Пастернак[98].) Беспричинно, но тягостно. Ну, хорошо, премьера, а что дальше? # И.М. Толчанов[99] после худсовета подошел ко мне и сказал, что я должен написать для него хорошую роль. Ему более 70. То же сказала и Лариса Пашкова[100]. Писать пьесы? Какие? О чем? Обычно мои замыслы созревают десятилетиями. # Кончить повесть о Маяковском? Написать, несмотря ни на что, повесть о Луначарском? Стоит ли? # Роман о лагерном театре? Но напечатать его нет никакой надежды. Сценарий? Тут нужен случай, заказ. # Правильно было бы заняться улаживанием личных дел, наконец. Поставить это, как говорится, «во главу угла». А то все запустил. # Закон моей жизни — довести дела до полного хаоса и потом одним верным ходом все спасти и изменить. Так было всегда. ##
21 марта. (…) Поступок Арб[узова] еще долго не забудется, и отношение к нему изменилось[101]. #
22 марта. Генеральная репетиция «для пап и мам». Полный зал. (…) # (…) Я пригласил Леву с Люсей[102] и Мишей[103] и Володю[104] с женой Таней, Каменских[105] и Костю Есенина[106] с женой и дочерью. Не смог прийти А.П. Старостин[107]. # Смотрю с обычным напряжением. Что за черт! Разучился я смотреть свои пьесы — очень устаю. Да, еще был Борис Натанович с женой. (…) # Саша Каменский сказал Леве, что это мелодрама, сделанная с изяществом и вкусом. Над Сашей властны ходовые модерняжьи стереотипы, и я это предвидел. Наверно так же отнесется и Юра, который будет смотреть послезавтра. Для этой пьесы нужен чистый и наивный зритель[108]. # Идем с Левицким пешком до площади Революции, еду в метро домой, принимаю душ и иду обедать к Борису Натановичу. От него иду смотреть по телевизору футбол у Ц.И. Ее я пригласил на послезавтра. # Формально говоря, был успех, но мне что-то не по себе. Или от обычной горечи, когда сбывается желаемое, или от смутного предчувствия каких-то гадостей. # И — огромная физическая усталость. Почти до изнеможения. #
24 марта. (…) # На спектакле были по моему приглашению: Тоня с Таней[109], Юра Трифонов с Олей (Алла не смогла быть)[110], Костя Ваншенкин с женой[111], Миша Шульман, Кацева с дочкой, ну и Ц.И. Кин с Марьямовым. (…) # Не знаю, был ли кто-нибудь из Твардовских, которым я оставлял места[112]. А.П. Старостин вторично не пришел. # Возвращаюсь домой в изнеможении и засыпаю одетый. Среди ночи раздеваюсь, и уже не спится. # (…) # Солженицын опубликовал какое-то заявление о лакействе нашей православной патриархии, заявляющей какие-то протесты против Кипра и закрывающей глаза на несправедливости в стране из-за страха церковных генералов потерять свои привилегии. Я сам не читал, но будто бы заявление передавала Бибиси[113]. # (…) В ЦДЛ в витрине юбиляров нет моего фото — они писали, чтобы я принес, но я не ответил. Сами могли бы, если хотели. У Лесса[114] много моих фото. Симонова, небось, нашли бы. Ужасно глупо самому нести в Союз завернутое в папиросную бумагу свое фото. ##