Разумеется, все и даже я повелись на эти угрозы, на этот развод.
Если бы не исходящие от Саши зловония, если бы не моя вновь появившаяся агрессия, заставляющая размахивать кулаком свободной руки перед собой, мы бы точно не вышли, а так мешающие проходу одноклассники сами расходились в стороны. Я разрезал толпу, словно раскаленный нож — масло.
Одна проблема позади.
Нам… мне нужно было что-то срочно предпринять. Саня уже не сопротивлялся и шагал за мной неуклюжей походкой с неестественно раздвинутыми в стороны ногами.
— Что дальше? — сумел спросить он и втянул носом сопли.
Я огляделся: пустой коридор, закрытая дверь класса. Откуда-то с минуты на минуту должна была появиться НН, а мне нисколько не хотелось попадаться ей на глаза. Обратного пути не было, точка невозврата была позади. «Что дальше? Что дальше, Профессор?» — спрашивал я, но ты молчал, либо из-за толстых кирпичных стен я не мог тебя услышать.
— Бегом в туалет! — Да, опять в туалет, только уже мужской. Так уж получается.
— Я не могу бежать.
— Значит, идем.
Саню тащить за собой больше не приходилось. Не приходилось и следить за ним — он шел чуть впереди меня. Через брюки виднелась выпуклость на его заднице. Бугорок, от которого исходил шлейф, который в любом мультфильме для полной, точной передачи запаха окрасили бы в зеленый.
С горем пополам, оборачиваясь, прислушиваясь и замирая от каждого шороха, мы добрались до туалета почти незамеченными. Почему почти? Потому что, когда я оттопырил скрипучую дверь, бабушка-уборщица повернула в нашу сторону голову, сгорбившись намывая пол. Не думаю, что она нас заметила. Не думаю, что ей до нас было хоть какое-то дело, когда перед ней стояла задача повышенной важности — отполировать пол, пока не закончится урок, пока его заново не истопчут ученики.
— Ты за это ответишь! — уже в туалете протараторил Саня.
Без вопросов и лишних телодвижений я постучал в дверцу каждой из трех кабинок и заглянул внутрь. Кроме нас, в туалете больше никого не было.
— Я всем расскажу! Ты заплатишь за все! Ты заплатишь за Штромпсауна!
— Снимай штаны, тормоз, и намывай свои причендалы! Трусы не забудь снять!
Я выглянул из туалета, угроз не наблюдалось.
— Ты за это ответишь!
Ругаясь и хныча, он все равно выполнял, что я ему велел. Не снимая обуви, стянул брюки. Спереди на белых трусах было здоровенное желтое пятно, сзади — коричневое. Я зажал нос. Чтобы не стошнило, зажал и рот, но рвота так и просилась наружу.
— Тебя выгонят из школы, придурок очкастый! Тебе хана! — заливал он, стягивая трусы и размазывая дерьмо по ногам.
Все шло не по плану, которого даже не было.
— За что меня выгонят?
— За то, что ты сделал со мной и моим трансформером. Твоих родителей вызовут в школу. Они тебя заберут, и завтра, и послезавтра, и потом мы тебя больше не увидим.
— Не переживай за меня, Саня. Со мной ничего такого не будет. Ты все равно никому не расскажешь. Зачем тебе это?
— Расскажу, гнида!
— Не расскажешь, — оспаривал я, ощупывая карманы.
— Ты за все ответишь.
— Объясни, зачем кому-то рассказывать? Для чего всем знать, что и по малой, и по большой нужде ты сходил в штаны? Тебя засмеют. Ты этого не выдержишь, и уже тебя ни завтра, ни послезавтра, никогда в школе не увидят.
— Ты специально так говоришь! Ты врешь!
— Вру? Зачем? — Я таки нащупал телефон во внутреннем кармане пиджака, достал его и демонстративно сфотографировал Саню, голого по пояс, с измазанными ногами. — Теперь еще и этот снимок. — Я подмигнул. — Теперь ты вряд ли хоть кому-то расскажешь о том, что на самом деле было в классном кабинете.
— Урод!
— Спасибо. Снимай ботинки.
Он снял.
Из каждой кабинки я взял рулон туалетной бумаги и помог ему стереть бывшее содержимое его прямой кишки. Неприятно, но что поделать. Приходилось помогать ему, приходилось сдерживать тошноту. Переживал, что Саня не посмотрит ни на гнобления со стороны учеников, ни на компромат в моем телефоне, и действительно всем все расскажет. А он мог.
Помогая ему прихорашиваться, я надеялся втереться в его доверие, в противном случае дело с Козловым можно было заранее объявлять закрытым. Не успевшим начаться делом.
Когда на его бледных ногах остались только подсохшие разводы, я посоветовал ему помыть их.