Многоженство, как по закону Магомета, позволительно; но редко кто имеет двух жен.
Вся домашняя ответственность лежит на женщине, как на рабе, и потому, чтоб не ослабить хозяйства и предупредить разврат, Шамиль хочет, чтобы не было ни вдов молодых ни дев пожилых — монахинь. Девушке определено одиночествовать до пятнадцати, мальчику до семнадцати лет. Пять или шесть мюрадов, от наиба, ходят по аулам своего владения и ищут таких. Находят жениха, найдут ему и невесту, и если кто из них не согласен, того в яму; противника продержат до смерти. При согласии, мюрады и домашние сговоренных начинают стрелять, чем подают сигнал к свадьбе. После делают приготовления к торжеству: богатый жених закалывает корову или быка и несколько овец; бедный — одного, много двух баранов. Невесте шьется рубашка, готовится платок или два. Дней через пять или через неделю, старшие, мужчины и женщины, приводят невесту в дом жениха, и тогда молодежь начинает веселиться. Во все стороны сыплются пули из ружей и пистолетов, и чем более останется знаков на стенах, тем, значит, более приверженцев у молодого и тем краше его невеста. Повеселясь начинают угощаться: в мирных аулах варят брагу (по-чеченски «нэхэ», по-кумыкски «буза»); у немирных ничего этого нет, кроме одного съестного.
Прежде жених платил за невесту более десяти тюменей, что составляет сто целковых, разумеется, не все деньгами, а скотом и пожитками; нынче Шамиль ограничил и самых красавиц только тремя тюменями. В бедных местах, особливо близких к нашим, в разоренной Чечне, жених отдает отцу или матери невесты только три рубля серебром, остальное обещает уплатить впоследствии. Обещает иметь всегда на имя жены или лошадь, или пару волов и корову, или несколько мелкого скота, и если захочет продать что из этого или обменять, то без согласия жены не может; грех общий, если скотина эта падет, или будет украдена.
Если, жена не хочет жить с мужем, то лишается всего имения; разве муж даст ей для ее прокормления дочь, сына же только до его возраста; если же муж сгоняет жену, то отдаст ей все принадлежащее; иногда мир присудит дать ей сына, если есть, разумеется.
Вообще женский пол не так красив как мужчины. Напрасно многие прельщаются красотой этих дикарок: очаровательного я не нашел в этих куклах. Правда, они красивы как картинки, но дикий взгляд, бездушие в чертах, с одной чувственностью и коварство в улыбке — не могут назваться идеалом. Нет того взгляду как в лице скромной Европеянки, хотя некрасавицы. Рожденные от рабынь, как весь женский пол по закону Магомета — рабыни, лишенные прав, дарованных мужчине, как бы посредницы исполнений всех прихотей мужа, несчастные ищут уловки подышать свободой, стараясь угодить чем-либо своим властителям, — и вот с детства закрадывается в них лисья хитрость. Никогда муж не подарит свою жену веселой улыбкой; редкий разделяет с ней трапезу; как раба, она покорна его взгляду, и как виноватая, во всяком взгляде его ищет себе приказания и ловит его малейшее движение. Никогда он не разделит с ней радости, и если рассказывает ей о своем наездничестве, удальстве и удаче, то не для того, чтоб удвоить свою радость, но чтобы более породить в ней к себе покорности. Этим фанатикам каждая нежность считается неприличною, и любовь к детям свойственна только матери. Никогда от не возьмет полелеять своего ребенка, никогда не полюбуется на него. Нет помощи от него и больной жене: это дело женское. Конь, ружье и шашка — вот его тоска душевная; пашня, посев и покос — забота житейская. Спросите его, каков его малютка, хорош ли, на кого похож, или здоров ли, — не узнаете ничего: он сошлется на мать.
Первый вопрос пленному они делают: «Есть ли мать?» О братьях и сестрах спросят редко, об отце еще реже. Если мать есть, то говорят, что не будет жить.
Такая рабская жизнь кладет на лицо их и отпечатки рабские. Никогда вы не увидите на нем сердечной тоски; если какая взглянет на вас мило, то это — взгляд только природы, или мимолетное чувство, намек на совершенство. Любовь ее вероломна, слова — огонь. Подойдете — не останется в вас праху; покоритесь — она адски засмеется над вами. Нет в жизни ничего отвратительнее как лицо старухи горянки.