— Туда бьют, — показывает заряжающий через плечо, — надо переждать здесь.
А сам с удивлением косится на наше обмундирование, извоженное в сыром песке. Артналет побушевал еще несколько минут, и стало тихо. Возвращаемся к своей землянке. С ее порога видно почти все футбольное поле. На зеленой траве чернеют свежие снарядные воронки; низко стелется, заполняя овальную чашу стадиона, сладковатый тротиловый дым. А морская батарея стоит целехонька. Самочувствие у меня после морских ванн прекрасное. Озноб после быстрой ходьбы пропал, и завтрак из приевшихся концентратов показался вкусней. 6 апреля
Начальник штаба полка еще раз лично проверил, все ли его указания по усилению обороны (углубление окопов, ходов сообщения, оборудование запасных огневых точек и пр. и пр.) выполнены, и остался доволен. Словом, засели мы в обороне, кажется, не на шутку. Плотно.
Погода стоит хорошая, весеннее солнце ярко светит, небо голубое, травка зеленеет — курорт... [564]
Вечером на футбольном поле у самого моря резвятся с мячом артиллеристы и самоходчики посреди зенитной батареи, стараясь не влететь на бегу в снарядную воронку.
Сегодня после земляных работ сражались с Мишей Топазом в шахматы. Помпотех мой проиграл. Он стоик: считает, что главное — не пасть духом при поражении, а радость победы сумеет пережить каждый.
Готовлюсь ко вступлению в партию. Оно затянулось с 4 января, когда меня приняли в кандидаты на партбюро полка, но потом началась усиленная подготовка к наступлению и само наступление.
По совету старших друзей первый написал Лидии Саловой. Послушался, хотя и чувствовал, что так не надо бы... А как? 9 апреля
Чуть не до рассвета работают наши летчики на куцекрылых «Бостонах», а мы созерцаем пышные огненные фейерверки, то и дело расцветающие над невидимым в ночи портом, затем до наших ушей доносятся глухие раскаты, подобные отдаленному грому.
Отчетливо представляю себе, что там сейчас творится, а перед глазами невольно встают немецкие бомбежки Смоленска в конце июня — начале июля 1941-го, и мстительная радость наполняет сердце.
Сжимая кулаки, стоит рядом со мной у распахнутой в ночь двери Вася Бараненко, поднялся с пола уснувший было Сергей Федотов и, накинув на широкие полноватые плечи шинель, втиснулся между нами, одобрительно окая при особенно мощных взрывах:
— Вот дают жизни орлы!
Это был так называемый «москитный» налет. Самолеты выходили на цель поодиночке, разными курсами и на разной высоте, и сколько их участвовало в бомбардировке — понять было невозможно.
Огонь немецкой зенитной артиллерии, очень интенсивный вначале, особенно с военных кораблей, не имел никакого эффекта. Во всяком случае, в продолжение этой длительной, вымотавшей из фашистов всю душу бомбежки мы так и не увидели в черно-синем небе ни одного взорвавшегося или загоревшегося бомбардировщика. [565]
Не выспавшись из-за ночного «концерта», приезжаю в бригаду на парткомиссию. От волнения спать совсем расхотелось. Наконец пригласили. Вот уж никогда бы не подумал, что так дотошно станут выспрашивать, кто такой Аракчеев. Интерес к истории и Пушкин помогли мне дать, по-видимому, исчерпывающий ответ. Принят был единогласно. На радостях вечером азартно сражаюсь на нашем стадионе в волейбол против морских артиллеристов.
Лишь только стемнело, наши самолеты снова «давали прикурить» фрицам на косе, и ночь мы опять провели в полусне, но это была, что ни говори, приятная бессонница. 10 апреля
Вечером наблюдали любопытное действо. На Хелю проследовали Ю-87 в сопровождении двух Ме-109. Зенитную батарею предупредили, чтобы она не обстреляла наших летунов на немецких машинах, которые должны были пройти к фашистам с целью разведки, а заодно и нанести неожиданный бомбовый удар по какому-то важному объекту на косе.
Действительно, точно в условленное время над стадионом с ревом пронесся на высоте около двухсот метров ненавистный «лаптежник», а сверху-сзади его прикрывала пара «Мессершмиттов», тонко звеня моторами. Самолеты, быстро уменьшаясь в размерах, устремились навстречу заходящему солнцу в даль бухты, набрали высоту, спокойно развернулись над хельским портом, сделали круг, как будто заходя на посадку (на косе у немцев аэродром), — никто по ним не стрелял. И вдруг все три машины, похожие издали на черные точки, круто нырнули вниз и пропали за горизонтом. А через некоторое время до нашего слуха донесся отдаленный взрыв, и в предвечернем, еще светлом небе над темною косою запоздало засверкали искорки разрывов зенитных снарядов, стали расплываться белые клочья дымков и потянулись вверх тонкие перекрещивающиеся ниточки пулеметных трасс.