Через два дня после этого мы водили, наверстывая упущенное, легкие Т-26. Выдался отличный зимний денек, полный солнца. Ослепительно сверкал снег на полях, и горел, вспыхивая разноцветными мельчайшими искорками, пушистый иней, осыпаясь с ветвей сосен и елей, которые вздрагивали каждый раз, когда рядом с ними проносились с ревом ходкие боевые машины. Танки в колонне бежали удивительно легко по накатанной колее, пролегавшей вдоль лесной опушки. Впереди показался крутой поворот влево. От всей души, как на КВ, беру на себя левый рычаг поворота — и моя машина, крутнувшись на месте волчком (от неожиданности я ничего не успел сообразить), уже стремительно несется в обратном направлении, навстречу торопящемуся по нашим пятам танку. Инструктор мой, коротко чертыхнувшись, молниеносно рванул за левый рычаг — наш Т-26 каким-то диким прыжком вылетает из колеи перед самым носом своего собрата, даже не успевшего убрать скорость. Тот промелькнул мимо, «срезав» нам корму, а наш вломился в опушку и застрял в глубоком снегу, так как с перепугу я убрал ногу с педали газа... Инструктор, из уральцев, откинувшись на спинку сиденья, сдвинул на затылок танкошлем и вытер вздрагивающей рукой пот на лбу.
— Однако ты, паря... — заговорил он и смолк, подбирая подходящий эпитет. — Того... лихач: сразу на таран норовишь... Колонна прошла, ф-фу... Выводи машину. Будешь замыкающим. Дистанцию держи двести метров и гляди у меня в оба, а то сниму.
Подавленный случившимся, я раза три глушил мотор, трогая машину с места: руки и ноги обмякли и плохо слушались. [66]
Танк вернулся на исходный рубеж с опозданием, и я уже совсем примирился с заслуженной карой, ожидающей меня, но, к моему удивлению, инструктор доложил руководителю занятий, что курсант такой-то выполнил задание удовлетворительно. Больше мы легкий танк не водили.
Еще было вождение КВ по видимому ориентиру и трудное вождение по азимуту. Ночное вождение (единственное) закончилось «удочкой», потому что я ухитрился потерять из виду на фоне темных деревьев темный силуэт впереди ползущей машины (ночь была безлунная, а мой КВ шел последним) и закружился по широкой лесной поляне, словно слепой щенок, пытаясь отыскать след, оставленный колонной. Но что увидишь из маленького смотрового люка темной ночью в лесу? И пришлось разбудить сладко посапывающего рядом водителя-инструктора, убаюканного спокойной и плавной ездой. Он недовольно пробурчал что-то, высунулся из люка механика-водителя, быстро сориентировался, затем сам развернул машину в нужном направлении и снова спокойно нахохлился на своем сиденье. А я, догнав колонну, уже не «отпускал» далеко черную корму переднего танка.
И наконец самое трудное и вместе с тем самое интересное — вождение с преодолением препятствий. Наш танкодром представлял собою обширный участок пересеченной местности, сильно изрезанной оврагами и кое-где покрытой хвойным лесом. Самым труднопроходимым местом считалось поле, вернее, бывший лес, со множеством завалов, образовавшихся из вкривь и вкось упавших деревьев, с торчащими на каждом шагу толстыми пнями разной высоты, с оврагами, у которых было немало крутых спусков и подъемов с эскарпами и контрэскарпами, с волчьими ямами и противотанковым рвом с условными обозначениями минных полей и даже с разбросанными по земле черными круглыми блинами немецких противотанковых мин без взрывателей. Короче, это знаменитое поле было густо напичкано всевозможной противотанковой пакостью (вот только ежей и надолб я там не заметил), не считая длинных траншей и окопов, которые тянулись по полю в разных направлениях и в которых тоже можно было успешно застрять.
Первым в день занятий на это поле — «поле слез» — прибывал тягач, и скучать без дела ему ни разу не приходилось. Плохо ли, хорошо ли, но мы научились переползать и каверзное поле. Надо бы побольше потренироваться, да время не ждало. [67]