Как и следовало ожидать, немцы в своей операции по ликвидации курского выступа хотели применить свой излюбленный прием охвата с помощью «клиньев», а затем полного окружения и уничтожения наших войск, попавших в «мешок». С этой целью на участке Центрального фронта начала наступление орловская группировка врага, нацеливаясь главными силами на Ольховатку, на участке Воронежского фронта главный удар противник наносил на Обоянь.
Однако у фашистов на этот раз ничего не вышло. Потому что, во-первых, наша оборона была глубоко эшелонирована и хорошо подготовлена к отражению возможного вражеского удара. Каждый командир и боец ясно представляли свои задачи и были настроены выполнить их во что бы то ни стало. Во-вторых, в тылу Центрального и Воронежского фронтов на случай прорыва вражеской «свиньи» заранее развернулся Резервный фронт. (Он уже переименован в Степной фронт, и, наверное, в распоряжение его командования и направляется наш полк.) В-третьих, на участках наших фронтов было сосредоточено достаточно различной боевой техники, не уступавшей по количеству вражеской. В-четвертых, буквально перед самым началом немецкого наступления по скоплениям вражеской техники, по огневым позициям немецкой артиллерии был нанесен страшной силы артиллерийский контрудар, который не только ошеломил неприятельские войска, готовые ринуться вперед, и сильно озадачил фашистских генералов, но и вызвал у врага значительные потери.
Через два часа нам приказано было закончить работу, и мы бросились умываться, благо вода около станции все-таки имелась. Раздевшись до пояса, поливаем друг другу из котелков. Только намылил как следует лицо и шею, паровоз свистнул, [79] вагоны задергались, и я, едва успев промыть глаза, подхватываю с земли влажные от пота гимнастерку и нательную рубаху, уже на ходу залезаю, схватившись за протянутую руку Петрова, в теплушку. Эшелон медленно отъезжает, самоходчики и железнодорожники дружески машут друг другу на прощание. Вытершись «без паники», напяливаю гимнастерку и только теперь, холодея, обнаруживаю, что нет моего поясного ремня с кобурой. Они остались лежать возле груды кирпича. Докладываю комбату и прошу разрешения возвратиться за наганом: отъехали недалеко, а полк можно догнать со следующим эшелоном. Но Франчук категорически запретил, так как мы уже в прифронтовой полосе и неизвестно, где и когда будет выгрузка. Доводы его резонны, и оставалось только ждать справедливого наказания за разгильдяйство. Оно состоялось скоро, на следующей остановке, когда комполка вызвал к себе в вагон комбатов и других командиров и начальников на совещание, на котором было доложено о ЧП в нашем подразделении. В результате «схватил» 8 суток домашнего ареста, условного, конечно, учитывая обстановку. «Арест» заключался в удержании 50 процентов зарплаты за эти дни, а наган-то, должно быть, стоит гораздо дороже... Я ожидал худшего. На душе как-то нехорошо. Что за ротозейство! Неужели нельзя было оставить ремень на себе? Расположился, словно на пляже. Самобичевание мое вскоре было прервано: в теплушке вдруг коротко прострочил автомат и сразу испуганно смолк. Все вскочили с мест, недоумевая. На верхних нарах послышалось предсмертное хрипение. Внизу ссутулился бледный, без кровинки в лице, лейтенант Беспалов, командир машины. Он протирал свой ППШ, не сняв диска, и автомат случайно сработал, убив наповал спящего наверху сержанта... После этого трагического происшествия все диски в эшелоне были убраны в подсумки. Вот уж действительно, пока гром не грянет... А полк, еще не добравшись до передовой, потерял второго человека.
28 июля
Во второй половине дня, до захода солнца, сгрузились на станции Чернянка Курской области. Съезжать пришлось на боковую платформу, осторожно разворачивая машину на месте и одновременно на считаные сантиметры подавая ее то вперед, [80] то назад, пока она не станет поперек вагона-платформы. Все эти маневры производятся только по командам-жестам Петрова. Занятие, надо сказать, нервное для водителя, так как он опасается за свою машину, и вредное для железнодорожного транспорта, так как водитель нервничает. В результате таких погрузок и выгрузок прочный вагонный настил постепенно превращается в щепки.
Во время нашей разгрузки высоко над станцией, в чистом вечернем небе с легкими, полупрозрачными перистыми облаками, хищно вились два по-осиному тонких «Мессершмитта». У них длинные узкие крылья с прямоугольными, словно подрезанными, концами. Истребители покружились и улетели: красный круг солнца уже касался горизонта.