Я высказал уверенность, что если Владимир Григорьевич будет знать, что это нужно Л.Н., то, без сомнения, он с готовностью примет и перенесет тяжесть временного лишения возможности видеться.
– Как же, мне это нужно, нужно! – продолжал Л.Н. – Письма его всегда были такие истинно дружеские, любовные. Я сам спокоен, мне только за него ужасно тяжело. Я знаю, что и Гале[39] это будет тяжело. Но подумать, что эти угрозы самоубийства – иногда пустые, а иногда – кто их знает? – подумать, что может это случиться! Что же, если на моей совести будет это лежать?.. А что теперь происходит – для меня это ничего… Что у меня нет досуга или меньше – пускай!.. Да и чем больше внешние испытания, тем больше материала для внутренней работы… Вы передайте это бате[40]. Наверное, мы не увидимся с вами утром.
21 июля
Пришел я в Ясную во время завтрака, который происходил на площадке для крокета, под деревьями. Вместе со мной подошли к дому двое молодых людей и остановились за кустами. Назвались учениками Тульского городского училища, и старший просил «доложить графу». Л.Н., очень добродушный и милый, расхаживал по двору в белых парусиновых брюках и без верхней рубашки. Попросил принести ему шляпу и в этом виде вышел к ребятам. Потом говорил о них:
– Ничего не читали… Старший, я думаю, плохой: и курит, и пьет, и женщин, наверное, знает; а младший – нет, чистые глаза.
Просил меня дать им книжек, между прочими – книжку о половом вопросе.
Ездили кататься.
– Ну, кто меня берет сегодня с собой? – подошел он ко мне с улыбкой.
Ездили долго, опять по новым местам.
Вечером Л.Н. говорил, что читал в «Вестнике Европы» статью о «смертниках», то есть приговоренных к смертной казни. Статья произвела на него меньшее впечатление, чем статья о смертных казнях Короленко. В том же журнале он прочел описание потопления на Амуре русскими властями трех тысяч китайцев во время осады Благовещенска в 1900 году. Об этом рассказывал ему уже Плюснин. В журнале Л.Н. был неприятно поражен неуместно-шутливым заглавием: «Благовещенская утопия».
Вообще же похвалил журнал:
– Там много хорошего.
Сегодня уехали бывшие у Софьи Андреевны доктора.
Г.И.Россолимо установил следующий диагноз болезни Софьи Андреевны: «Дегенеративная двойная конституция, паранойяльная и истерическая, с преобладанием первой. В данный момент эпизодическое обострение».
Врачи советовали Л.Н. и Софье Андреевне разъехаться, хотя бы на время, и он принимает этот совет охотно, а Софья Андреевна сердится. Кажутся ей смешными и полученные ею от врачей предписания обычной гигиены: не волноваться, брать ванны, гулять и пр. Она сама считает глубже причины своего недомогания. При таких условиях приезд врачей, пожалуй, не очень поможет.
22 июля
Принес показать Л.Н. написанное мною большое письмо о Боге одному корреспонденту Л.Н., убежденному атеисту, которому однажды я уже писал. Толстой прочел и похвалил письмо. Между прочим, я касался там вопроса о сущности духовной любви. Как формулировать, в чем собственно заключается это чувство? Вопрос этот я задал Л.Н. Он сказал:
– Я уже много раз формулировал это. Любовь – соединение душ, разделенных телами друг от друга. Любовь – одно из проявлений Бога, как разумение – тоже одно из его проявлений. Вероятно, есть и другие проявления. Посредством любви и разумения мы познаем Бога, но во всей полноте существо Бога нам не открыто. Оно непостижимо, и, как у вас и выходит, в любви мы стремимся познать божественную сущность.
Про письмо еще добавил:
– Очень хорошо, что вы отвечаете прямо на его возражения. Показываете, что он не хочет только называть слово «бог», но что сущность-то эту он все-таки признает. Назови эту сущность хоть кустом, но она все-таки есть.
Он сидел на балконе, очень слабый и утомленный. С Софьей Андреевной опять нехорошо, и в доме – напряженное состояние. Вот-вот сорвется – и напряженность разразится чем-нибудь тяжелым и неожиданным. Невыносимо больно – сегодня как-то я особенно это чувствую – за Л.Н.
Он хотел поскорей послать меня в Телятинки, сказать, чтобы Чертков, который опять начал было посещать Ясную Поляну, не приезжал сегодня.
– Идите лучше, скажите это! А то я уверен, что опять будут сцены, – говорил Л.Н.
Но как раз возвращалась в Телятинки одна молодая девушка, финка, приезжавшая оттуда побеседовать с Толстым. С нею и отправили письмо к Черткову. Вышло так, что финка и Чертков разъехались: из Телятинок в Ясную есть две дороги, и они поехали разными. Владимир Григорьевич, ничего не подозревая, явился к Толстым.