Л.Н. говорил:
– Если встать на точку зрения патриотизма, то я бы пускал евреев беспрепятственно в университеты, в школы, но ни одного бы не пустил в войска. У тех, которые были у меня, так как они люди умные, ничего, кроме ужаса и отвращения перед солдатчиной, нет. И другой, русский, положим – тоже… Книги? Позволяется читать только книги из полковой библиотеки. Но так как там только самые глупые, а народ теперь уже выше этого, то их не читают.
Рассказал также, что, как он узнал, трое бывших у него солдат «за самовольную отлучку» приговорены к трем месяцам ареста.
12 августа
Л.Н. рассказывал за обедом:
– Я наблюдал муравьев. Они ползли по дереву – вверх и вниз. Я не знаю, что они могли там брать. Но только у тех, которые ползут вверх, брюшко маленькое, обыкновенное, а у тех, которые спускаются, толстое, тяжелое. Видимо, они набирали что-то внутрь себя. И так он ползет, только свою дорожку знает. Неровности, наросты, он их обходит и ползет дальше… На старости мне как-то особенно удивительно, когда я так смотрю на муравьев, на деревья. И что перед этим значат все аэропланы! Так это всё грубо, аляповато!..
Потом говорил:
– Какой прекрасный день в «Круге чтения»! Рассказ Мопассана «Одиночество». В основе его прекрасная, верная мысль, но она не доведена до конца. Как Шопенгауэр говорил: «Когда остаешься один, то надо понять, кто тот внутри тебя, с кем ты остаешься». У Мопассана нет этого. Он находится в процессе внутреннего роста, процесс этот в нем еще не закончился. Но бывают люди, у которых он и не начинался. Таковы все дети, а сколько взрослых и стариков!..
Софья Андреевна, присутствовавшая за обедом, несколько раз прерывала Л.Н. своими замечаниями. Она почти ни в чем не соглашалась с ним. Изречение Шопенгауэра о Боге, о высшем духовном начале в человеке – изречение, составляющее для Толстого одно из коренных убеждений его жизни, основу всего его мышления, – она тут же, при нем, аттестовала как «только остроумную шутку».
Л.Н. скоро ушел к себе в кабинет.
– Грешный человек, я ушел, – сказал он, – потому что при Софье Андреевне нет никакой возможности вести разговор, серьезный разговор…
Вечером Сергей Дмитриевич Николаев рассказывал о кавказских друзьях и последователях Л.Н., описывая один за другим их хуторки по Черноморскому побережью и в других областях. Потом Николай Николаевич Те очень интересно рассказывал о Швейцарии, в которой он прожил десять лет. Л.Н. задавал ему один за другим вопросы: о государственном устройстве, владении землей, законодательстве, войске, уголовных законах, тюрьмах, нищих, безработных, цензуре, а главное – о религиозном движении. Свободолюбивая страна покорила его сердце. Он находил, что Швейцария – государство, наиболее приближающееся к анархическому обществу и с наименьшим употреблением насилия, и вполне соглашался с мыслью Те, что из нее, как из эмбриона, должны развиться подобные же общества, сначала в соседних странах (как Эльзас), а потом по всей Европе.
Между прочим, умилило Л.Н, что когда в швейцарской тюрьме не содержится ни одного человека, то над тюрьмой выкидывается флаг, который, как говорил Те, не снимается иногда подолгу. Понравились ему также рассказы о честности жителей. Когда кто-то сказал, что там нельзя ожидать отказов от воинской повинности, потому что таких отказов не допустят, Л.Н. заметил:
– Да им хоть есть что защищать насилием; это их порядок, которым они пользуются. А кому же нужно защищать наш беспорядок?
Читали вслух последнее письмо Хирьякова из тюрьмы с описанием его тяжелого душевного состояния. Л.Н. говорил о том, что он ответил Хирьякову: что ему гораздо понятнее дикарь, убивающий и поедающий своего врага, чем правительство, которое запирает людей в одиночное заключение и наряду с этим вводит в тюрьмах электрическое освещение, телефон, асфальтовые полы и пр., – все произведения разумной человеческой деятельности.
13 августа
Ночевал в Ясной. Утром Л.Н. позвал меня.
– Получил ужасное письмо, так что не хочу даже диктовать ответ Саше, хотел просить вас.
Письмо – о половой связи брата с сестрой. Александра Львовна рассказывала Л.Н., как Мария Александровна (Шмидт) стесняется, что Татьяна Львовна собирается строить в Овсянникове дом как будто исключительно для нее. Л.Н. пошутил над своим любимым другом, старушкой Шмидт:
– Доставить бы ей удовольствие, – смеялся он, – дать ей раз-два по щекам: ведь для них лучше этого ничего быть не может.