Заглянешь вперед – так и не видишь конца всей печальной истории…
14 сентября
Софья Андреевна (совсем безумная) хотела мне показать одно место из прежних дневников Л.Н., на котором она основывает свою болезненную ревность к Черткову. Но я отказался читать это место, сказав, что не могу этого сделать, потому что мне это было бы тяжело. Я слишком уважаю и люблю Толстого, чтобы позволить себе без его разрешения разбираться в его дневниках, отыскивая в них что-то, обличающее его. Мой отказ Софья Андреевна приняла хорошо и сказала, что понимает меня. Но только она думает, что я хочу сохранить для себя какие-то иллюзии, тогда как я знаю, что у меня нет никаких иллюзий, а есть глубокое убеждение в моральной правоте и чистоте Л.Н.
Как всегда, жаловалась Софья Андреевна и на недоброе, а иногда и грубое отношение к ней Черткова. Один раз он будто бы сказал в ее присутствии Л.Н.: «Если бы я имел такую жену, как вы, я застрелился бы…» А в другой раз сказал ей самой: «Я мог бы, если бы захотел, много напакостить вам и вашей семье, но я этого не сделал!..» Не знаю, насколько точно передала слова Черткова Софья Андреевна, но что с ней как с больной и пожилой женщиной следовало бы иной раз обращаться деликатнее, чем это делают Чертков или Александра Львовна, это для меня ясно.
И я часто удивляюсь, как они не замечают, что свой гнев и свое раздражение, вызванные столкновениями с ними, Софья Андреевна неминуемо срывает на ни в чем не повинном и стоящем вне борьбы Л.Н. И Владимир Григорьевич, и Александра Львовна страдают какой-то слепотой в этом отношении. У первого из них цель – уничтожить морально жену Толстого и получить в свое распоряжение все его рукописи. Вторая либо в заговоре с ним, либо по-женски ненавидит мать и отдается борьбе с ней как своего рода спорту. И то и другое не делает ей чести.
Варвара Михайловна, притворяясь одинаково преданной матери и дочери, передает последней все неловкие, истерические словечки Софьи Андреевны и тем подстрекает ее к дальнейшим «воинственным» действиям. Гольденвейзер и Сергеенко помогают Черткову… Картина – ужасная и безрадостная. Одна надежда, что Л.Н. преодолеет всю эту мелочную склоку между близкими высотой своего духа и силой живой любви – к тем и другим, ко всем и ко всему.
18 сентября
Приезжал к Л.Н., но не застал его близкий ему и Чертковым Маврикий Мечиславович Клечковский, юрист по образованию и преподаватель консерватории по профессии. Ему же принадлежит несколько статей о воспитании в изданиях «Посредника». Это очень милый и чуткий – может быть, несколько экспансивный – человек.
Сразу по приезде он попал в Ясной к Софье Андреевне. Она, по своему обыкновению, решила посвятить гостя во все яснополянские события и начала ему рассказывать такие вещи про Черткова, погрузила его в такую грязь, что бедный Маврикий Мечиславович пришел в ужас. Он тут же, при Софье Андреевне, расплакался и, вскочив с места, выбежал из дома как ошпаренный. Убежал в лес и проплутал там почти весь день, после чего явился наконец к Чертковым в Телятинки.
Очень впечатлительный и всей душой любящий Л.Н., Клечковский никак не предполагал, что ему будет так тяжело в Ясной Поляне, как это можно было заключить по свиданию с Софьей Андреевной, и от такого открытия расстроился ужасно. Вероятно, он думал отдохнуть душой у Чертковых. Но… здесь Анна Константиновна и Владимир Григорьевич, со своей стороны, наговорили ему столько отвратительного про Софью Андреевну, погрузили его в такие невыносимые перипетии своей борьбы с ней, что Клечковский пришел в еще большее исступление. Мне кажется, он чуть не сошел с ума в этот вечер.
Против обыкновения он не остался ни погостить, ни даже ночевать у Чертковых и в тот же вечер уехал обратно в Москву. Случилось, что я как раз в это время собрался туда же по своим делам, так что нас вместе с Клечковским отвозили в одном экипаже на станцию (потом мы ехали в вагонах разных классов). По дороге на станцию спутник мой все время молчал и жаловался на головную боль, мы перекинулись с ним только несколькими фразами. Признаться, и мне тяжело было касаться в разговоре яснополянских событий.
– Боже мой, как не берегут Льва Николаевича! Как не берегут Льва Николаевича!.. Как с ним неосторожны! – невольно прерывая молчание, вскрикивал только время от времени Клечковский, сидя рядом со мной и задумчиво глядя перед собою в темноту надвигавшейся ночи.
Эту фразу расслышал Миша Зайцев, деревенский парень, работник Чертковых и товарищ Димы, отвозивший нас на станцию.