– Напишите ему, – сказал он мне, – что очень благодарю за книгу, уважаю его и что он примирит меня с наукой.
Софья Андреевна к вечернему чаю сегодня не выходила. Кажется, причиной этому ее новая размолвка с Л.Н.
25 сентября
Во время утренней прогулки Л.Н. сам написал начерно, в записной книжке Малиновскому:
«Иоанникий Алексеевич, от души благодарю вас за присылку вашей книги. Я еще не успел внимательно прочесть ее всю, но, уж и пробежав ее, порадовался, так как увидел всё ее большое значение для освобождения нашего общества и народа от того ужасного гипноза злодейства, в котором держит его наше жалкое, невежественное правительство. Книга ваша, как я уверен, благодаря импонирующему массам авторитету науки, главное же – тому чувству негодования против зла, которым она проникнута, будет одним из главных деятелей этого освобождения. Такие книги, как я вчера шутя сказал моему молодому другу и вашему земляку и знакомому В.Булгакову, могут сделать то, что мне казалось невозможным: помирить меня даже с официальной наукой. Мог ли я поверить 50 лет тому назад, что через полвека у нас в России виселица станет нормальным явлением, а «ученые», «образованные» люди будут доказывать полезность ее. Но и как всякое зло неизбежно несет и связанное с ним добро, так и это: не будь этих ужасных последних пореволюционных лет, не было бы и тех горячих выражений негодования против смертной казни, тех и нравственных, и религиозных, и разумных, и научных доводов, которые с такой очевидностью показывают преступность и безумие ее, что возвращение к ней будет невозможно. И среди этих доводов одно из первых мест будет занимать ваша книга».
Прочли в газетах о Португальской революции и провозглашении Республики. За завтраком я сказал об этом событии Л.Н. и спросил, как он относится к нему.
– Да, разумеется, это радостно… Радостно, все-таки есть движение.
Опять Софья Андреевна стала просить его сняться вместе: нужно увековечить день 48-летия свадьбы, а в прошлый раз, по моей неопытности, это не удалось. Л.Н. согласился.
Александра Львовна, которая вообще недолюбливает, когда отца беспокоят сниманьем, будь это даже сам Чертков, и теперь стала выражать недовольство его уступчивостью. К тому же ей казалось, что уступчивость эта в данном случае не так, как бы следовало, отражается на состоянии Софьи Андреевны.
– Да что ж, ведь это одна минута, – возразил Л.Н. в ответ на сетования дочери.
Снимать опять должен был я. На этот раз – на открытом воздухе, против крыльца, под окнами зала. Софья Андреевна колышками отметила место, где они должны стать. Заранее сосчитала шаги между этим местом и фотографическим аппаратом…
Отправляясь для сниманья вниз, Л.Н. посмотрел на меня и улыбнулся. Потом он стал на указанное ему место, заложив руки за пояс. Софья Андреевна взяла его под руку. Я сделал два снимка.
Вместе поехали верхом. Уже на обратном пути завязался разговор. Л.Н. стал рассказывать о письме некоего Гаврилова из Самарской губернии, полученном им. Гаврилов прочел статью «Бродячие люди», о босяках, и в письме доказывал вред и ненужность материальной помощи босякам. Гаврилов сам был босяком. Он описывает такой случай. В крестьянскую избу в отсутствие хозяина зашел босяк. Баба пустила его переночевать и положила на печь. Вернулся мужик, ему некуда лечь. Разбранил бабу и улегся спать внизу. Ночью босяка начало рвать, видимо, от выпитой водки, и рвота потекла вниз. Хозяева проснулись, и мужик еще больше разругал хозяйку за то, что она пустила босяка ночевать. А утром босяк встал и заявил, что у него украли портмоне с деньгами. Поругался с хозяевами и ушел. «Таковы все они, – пишет Гаврилов. – Большинство из них говорит про благотворительствующих им: “На наш век дураков хватит”».
– Вы пойдете к Черткову, – говорил затем Л.Н. – Передадите ему мое письмо. И скажите на словах, что моя задача сейчас трудная. И еще усложнила ее Саша. (Л.Н. имел в виду неудовольствие и упреки Александры Львовны по поводу его сниманья с Софьей Андреевной. – В.Б.) И что я думаю, как эту задачу разрешить.
Воспользовавшись тем, что он сам заговорил о семейных делах, я попросил позволения передать то, что поручали мне Александра Львовна и Варвара Михайловна, – заявление Софьи Андреевны дочери, чтобы она не отдавала более, как это обычно делалось до сих пор, черновых рукописей Толстого Черткову. «Может быть, – говорила Софья Андреевна, – Л.Н. переменится теперь к Черткову и будет отдавать рукописи мне». Вот в этом заявлении дочь Толстого и подруга ее усматривали «корыстные» побуждения Софьи Андреевны, на которые и хотели обратить внимание Л.Н.