– Я понимаю, – ответил Л.Н. – Ну, тогда велеть одному пьяному разбираться с другими пьяными…
Читали вслух письмо некоего Жука. Письмо это Толстой отметил как написанное простым, малограмотным человеком и в то же время постигающим религиозные истины во всей их глубине. Бирюков прочел письмо, полученное им от заключенного в ярославской тюрьме Николая Платонова. О переводе этого Платонова в родной его город хлопотала Татьяна Львовна у губернатора Татищева, ответившего ей, что, по освидетельствованию врачей, Платонов оказался здоровым. В письме к Бирюкову, безыскусственном и бесхитростном, Платонов писал, что при кашле он отхаркивает «кровяные нити». Л.Н. письмо это крайне опечалило. Вспомнил он и недавнее письмо Молочникова с описанием тяжелого положения, в котором находятся заключенные Смирнов и Соловьев…
– Да, вот над чем бы работать, – говорил он минуту спустя. – Не ругать бы правительство! А то ведь это такой трюизм, такая скука. Все равно как спрашивать о здоровье или, как барыни говорят, о «людях». – Он помолчал. – Петр Первый показал жестокость, безумие, распутство власти. Он расширил рамки. Появилась Екатерина. Если можно головы рубить, то почему любовников не иметь?..
За обедом Л.Н. вспомнил письмо Гаврилова о бесполезности помощи босякам. Сказал, между прочим:
– Выйдешь к ним, не можешь удержаться от неприятного чувства, а когда вникнешь…
Сергей Львович рассказывал о своем столкновении с соседом по имению помещиком Сумароковым «из-за волков». Сумароков позволил себе, без разрешения Сергея Львовича, охотиться в «его» лесу на «его» волков.
В одном из самых оживленных мест рассказа Сергея Львовича Л.Н. вдруг спросил у сына:
– А волки ничего не знают?
Сергей Львович сначала опешил, а потом добродушно рассмеялся.
– Нет, ничего не знают! – сказал он.
Потом Л.Н. все-таки увлекся рассказом сына и даже охал на Сумарокова. Заинтересовало его и описание того, как Сергей Львович выпроводил из своего леса великосветскую охоту, приведенную туда тем же злополучным Сумароковым.
– Кто этот Сумароков? – спрашивал Л.Н. – Какой князь Голицын? Это, кажется, светлейший?
Еще два мелких штриха.
Говорили, что кто-то очень здоров.
– А все-таки умрет, – сказал Толстой.
Сергей Львович рассказывал о новой картине художника Орлова: крестьянская изба, мужик с деревяшкой вместо одной ноги сидит на лавке и кормит ребенка, с лавки свешивается рукав солдатской куртки; входная дверь растворена, и в ней – баба с косой[46].
– Прекрасная картина, – сказал Л.Н. – Странно, как мы долго с ним (художником. – В.Б.) не виделись. Да этого и не нужно.
Он, очевидно, хотел сказать, что испытывает такого рода духовную близость с Орловым, при наличии которой не нужны и личные свидания.
3 октября
– Хорошо вымылись? – встретил меня утром Л.Н. – Значит, с легким паром?
Он знал, что я ночевал в Телятинках и что ходил там в баню.
За завтраком заговорили о сыновьях Сухотина, решивших вырубить часть деревьев в кочетовском парке. Л.Н. возмущался:
– Хотят заменить каким-то цветником! Эта мерзость – цветы, которые зарастут крапивой, нужно за ними ухаживать, и деревья – вечная красота!
Очень увлекается сегодня привезенной Татьяной Львовной из Кочетов задачей «о мухе и пауке», всем ее задает и спрашивает решение: на противоположных стенах комнаты определенной длины и ширины сидят муха и паук, муха – на полтора аршина от пола, паук – на полтора аршина от потолка; какое между ними кратчайшее расстояние, которое мог бы проползти паук, чтобы достать муху? Надо сказать, что задача эта решается не сразу и не просто.
Писал сегодня статью о социализме, начатую по совету Душана, для журнала чешских анархистов. Верхом ездил с Душаном. Вернувшись с прогулки, проходил через «ремингтонную».
– Хорошо съездили, без приключений, – улыбнулся Л.Н. и забрал с собой со стола полученную на его имя с сегодняшней почтой книгу.
И ни он ни я никак не предполагали того, что должно было случиться сегодня. Случилось же это вечером.
Л.Н. заспался, и, прождав его до семи часов, сели обедать без него. Разлив суп, Софья Андреевна встала и еще раз пошла послушать, не встает ли. Вернувшись, она сообщила, что в тот момент, как она подошла к двери спальни, она услышала чирканье о коробку зажигаемой спички. Вошла к Л.Н. Он сидел на кровати. Спросил, который час и обедают ли. Но Софье Андреевне почудилось что-то недоброе: глаза его показались ей странными.
– Глаза бессмысленные… Это – перед припадком. Он впадает в забытье… Я уж знаю. У него всегда перед припадком такие глаза бывают.