Л.Н. сочувственно кивал головой.
Софья Андреевна не сразу поняла меня:
– Как, пустая?! – спросила она. – Народу мало?..
В разговоре Л.Н. вспомнил еще «о тех, что чистят… неприличное место»:
– Разговаривал с ним, и он оказался таким хорошим!..
Был сегодня такой живой – духовно. Удивительно, что совсем не замечаешь его старости.
Оставил меня и Радынского ночевать.
– Внизу хватит места. Ведь вам ничего не нужно. Вы сами всё сделаете так, чтоб не беспокоить прислугу. Чтоб ночевать не как «настоящим господам»: чтоб две простыни были… Вам не нужно ведь? Чтоб не по-барски, не как господам.
26 октября
Отправившись в Ясную, я встретил Л.Н. уже на крыльце, когда он собирался ехать верхом. Он сказал мне:
– Я вам просил передать письмо с ужасным содержанием. Он мне писал, и мы ему отвечали. Он занимается тайным пороком и моим ответом недоволен, говорит, что всё это он знает… Вы прочтите, ужас что такое!.. И называет ряд лиц, какой-то сенатор… Я не знаю, вы прочтите. Я думаю, что надо написать ему, что если он обвиняет, то должен представить какие-нибудь доказательства. Ужасно! А между тем это очень интересно. Мы потом посоветуемся с вами…
Посоветоваться об этом письме мы потом не успели…
Я принес Л.Н. письмо от Черткова, деловое. Давая его мне, Владимир Григорьевич предупредил, что оно не конфиденциальное. Вопрос касался книги Николаева, о которой Чертков писал, что она представляет собой
В Москве 1910 года было 606 ресторанов и трактиров.
переложение взглядов Толстого, и унитарианского вероисповедания, которым на днях, в разговоре, интересовался Л.Н. Он находил, что унитарианцы, подобно другим христианским сектам этого рода, как баптисты, малёванцы[49], не доводят свой рационализм до конца.
Софья Андреевна, узнав, что я принес письмо от Черткова, стала просить Л.Н. передать ей его содержание. Он ответил, что письмо делового характера, но что по принципиальным соображениям он не может дать ей его для прочтения.
– Всё хорошо, что он пишет, – сказал мне Л.Н., возвратившись с прогулки. – И о Николаеве хорошо, и о другом…
Л.Н. говорил это в «ремингтонной». Он, должно быть, устал от верховой езды, потому что шел тихо и сгорбившись. Затем он прошел к себе в спальню и затворил за собой дверь.
К сожалению, Софья Андреевна даже под угрозой нового припадка не выдержала своего обещания не нарушать его покоя. Снова – ревность к Черткову, сцены, столкновение с дочерью. И даже хуже: прибавились настойчивые вопросы Л.Н. о том, правда ли, что он составил завещание, требования особой записки на передачу ей прав собственности на художественные сочинения, подозрения, подсматривания и подслушивания… Настроение в доме тяжелое и неопределенное.
Всё упорнее и упорнее среди близких разговоры о возможности в недалеком будущем ухода Л.Н. из Ясной Поляны. Под большим секретом показали мне текст следующего письма Л.Н., на этих днях посланного крестьянину Новикову в село Боровково Тульской губернии:
«Михаил Петрович, в связи с тем, что я говорил вам перед вашим уходом, обращаюсь к вам еще со следующей просьбой. Если бы действительно случилось, что я приехал к вам, то не могли бы вы найти мне у вас в деревне хотя бы самую маленькую, но отдельную и теплую хату, так что вас с семьей я бы стеснял самое короткое время? Еще сообщаю вам, что если бы мне пришлось телеграфировать вам, то я телеграфировал бы вам не от своего имени, а от Т.Николаева.
Буду ждать вашего ответа, дружески жму руку.
Лее Толстой.
Имейте в виду, что всё это должно быть известно только вам одним.
Л.Т.».
Как трогательно выразились в этом письме настоящие, не заходящие далеко пожелания Л.Н.: деревня и «хотя бы самая маленькая, но отдельная и теплая хата»!..
28 октября
Я ночевал эту ночь в Телятинках. Утром сегодня меня зовут в столовую, к Владимиру Григорьевичу. Он сидит на скамейке, опершись спиной на край длинного обеденного стола, и в руках у него записка. Лицо – взволнованное и радостное.
– Послушай, Булгаков, тебе нужно теперь же отправиться в Ясную Поляну! Тебя просят приехать… Сегодня ночью Л.Н. уехал из Ясной Поляны вместе с Душаном, неизвестно куда…
Свершилось!.. То, о чем так много говорили последнее время, чего ждали чуть ли не каждый день и чего многие так желали для Л.Н., – свершилось. Толстой ушел из Ясной Поляны, и, без сомнения, это уход навсегда.
Несмотря на то, что известие не было совершенно неожиданным, оно глубоко и радостно потрясало и волновало. Слишком тяжело было Толстому жить среди семейных дрязг, среди ожесточенной борьбы между близкими за влияние и за рукописи, и притом с постоянным мучительным сознанием несоответствия своего внешнего положения с исповедуемыми им взглядами о любви к трудовому народу, о равенстве, простоте, об отказе от роскоши и привилегий.
49
Мистическое ответвление баптизма, получившее свое название по имени основателя Кондрата Алексеевича Малёванного (1845–1913).