При таком стечении обстоятельств, когда, словно в pendant[6], к «Воспоминаниям паныча», издателю сам подвернулся дневник барышни, он воспринял это как предначертанье судьбы, веленье свыше, указание на то, чтобы им воспользоваться.
Sic fata tulere[7].
Забыв и про ванну, и про предписанный после лечебной воды моцион, счастливый (а может, несчастливый?) обладатель дневника зачитался до того, что к действительности его вернули лишь звуки гонга, несшиеся изо всех гостиниц и сзывавшие своих постояльцев на завтрак, способный удовлетворить аппетит самого Гаргантюа.
За все это время один только раз увидел он мельком изящную женскую фигуру в платье со шлейфом, в шиньоне, со всеми атрибутами тех, кто принадлежит к избранному и не слишком избранному обществу. Она как будто бы хотела приостановиться, но, увидев, что дневник наполовину уже прочитан, быстро исчезла. Возможно, то была сама владелица дневника или ее подруга, которой он был отдан на сохранение. Но… тайны женского сердца оказались раскрыты, и она не осмелилась признаться, что дневник принадлежит ей.
Нашедший дневник, будучи человеком честным, на Другой же день дал объявление, в котором извещал о своей находке и обещал вернуть ее владелице, удостоверившись предварительно, что это ее собственность, но никто до 26 июня так и не востребовал дневник Серафины…
Все мы в некотором отношении фаталисты, ибо от благочестивой веры в провидение до слепой покорности судьбе один шаг. Так и пишущий эти строки наряду с другими грехами (у кого их нет!) готов признаться в том, что верит в фатальное предопределение. А по прочтении дневника Серафины он был поражен нравственным его сродством с «Воспоминаниями паныча»… И потому счел своим долгом опубликовать эту находку, видно, не случайно попавшую к нему в руки. Вот чем руководствовался он, обрекая читателя выслушивать эту безутайную исповедь, которая, несмотря на некоторое однообразие, весьма поучительна и дает пищу для размышлений.
Издатель дневника не приводит ни подлинных дат, ни подлинных имен и фамилий… Внимательное изучение этой ценной рукописи наводит на мысль, что она попала в Виши не с владелицей своей, а с ее родственницей или подругой, которая скуки ради читала ее и уснула, а будучи разбужена, вскочила, бросив манускрипт на скамейке и под оной, где и обнаружил его пишущий эти строки.
Правильность этой версии подтверждается и содержанием дневника.
Такова история записок Серафины: барышни и замужней дамы, безо всяких исправлений предлагаемых вниманию публики. Может, эти правдивые странички сгодятся для изучающего историю наших нравов. Отнеситесь к ним снисходительно, досточтимые читатели, и, пожалуйста, не ломайте себе понапрасну голову, не старайтесь отгадать, кто послужил прототипом Серафины. Мы, сочинители, намеренно утаиваем это. Таково веление нашей совести.
Дрезден, июль 1875 года
15 марта 18…
Клянусь с сегодняшнего дня вести дневник. Решение мое неизменно, твердо и непреклонно! Как же так?.. У Юзи есть дневник, у Антоси тоже… Они даже дали мне их немного почитать. Юзя высмеяла меня и не преминула сказать, что я, по обыкновению, загорюсь, намараю несколько страничек, а потом охладею. Нет уж, извините! Писать в дневник я стану регулярно, каждый день, и не брошу его где попало, как Юзя; Ропецкая Юзин дневник нашла в ящике стола, узнала секреты, выставила на посмешище… а может, и самой мадам Феллер показала. Я свой от посторонних глаз на груди спрячу, всегда при себе буду носить, и никто его не увидит… Ему, наперснику, другу, поверю я свои тайны, и он будет напоминать мне о прошедшем… Ах, как это прелестно, восхитительно… интересно записывать все-все, а потом читать, как в своей душе…
Итак, даю слово!.. Я выбрала тетрадку в красивой обложке и обшила ее голубой ленточкой, — обожаю голубой цвет: он очень идет к моим светлым волосам!
Приветствую тебя, безмолвный поверенный моих мыслей!..
Юзе пошел девятнадцатый год, и она считает меня маленькой. А ведь мне уже семнадцать с половиной, и, по правде говоря, я во всех отношениях plus avancee qu'elle[8]. Она тайно переписывается с гусаром, вот и задирает нос. Подумаешь, гусар!.. Идет кто-то, на сегодня хватит. Спрячу-ка я дневник под французские вокабулы…
16 марта 18…
Заглянула украдкой в Юзин дневник. Она всюду его бросает, так что ее тайны известны всем девочкам. Хотелось посмотреть, как это делается. Вот так дневник!.. Черт знает какая мешанина! — сказал бы дядюшка (конечно, это грубо и, по словам мамы, так выражаются только неотесанные шляхтичи). Долги вперемежку с любовными признаниями, тут же стишки собственного сочинения, какие-то куплеты. А в одном месте даже перечень отданного в стирку белья! Фи! Хотя я и моложе ее, у меня совсем иное представление о дневнике. Я стану поверять ему самые сокровенные мысли.