Снова приезжал пан Опалинский. Он, сверх ожидания, всем нравится, но держится по-прежнему скованно, особняком, дичится, не принимает участия в общем разговоре. Несколько раз я поймала на себе его взгляд и стрельнула на него глазами, — выпустила приготовленный заранее заряд меланхолии. Он потупился.
Удивительное дело, он занимает меня больше, чем я его. Он точно запертая шкатулка, — так и подмывает открыть ее и посмотреть, что там внутри. Первой заговорить с ним неприлично, и потом, в гостиной всегда кто-то есть. Он не сказал мне еще ни слова. Несколько раз так получилось, верней, я подстроила, что он должен был приблизиться ко мне, но он с видимым испугом уклонился. Конечно, его можно понять: нас разделяет глубокая пропасть… но все-таки он эгоист и нуда! Ведь не убудет же его, если я позабавлюсь с ним, как дети с майским жуком…
Это сравнение я позаимствовала у Пильской.
Пожелтевшая от старости Пильская неравнодушна к графу. Смотрит на него в щелку, беспрестанно говорит о нем, словом, граф лишил ее душевного покоя. У нас так редко бывают гости, а на безрыбье, как говорится, и рак рыба.
— Не вздумайте, барышня, кокетничать с ним, — говорит она, — не ровен час сделаете его несчастным. Юноша он красивый и ни знакомых, ни родных у него нет, а у вас глазки разгорятся, начнете метать на него пламенные взоры и сразите наповал. — Мы с ней посмеялись. — Я долго живу на свете, — прибавила она, — и знаю по опыту: девичьи глазки бездействовать не любят.
Я постаралась рассеять ее подозрения, по сама перед собой не стану кривить душой: меня бесит его безразличие. Мама не спускает с меня глаз, словно опасается чего-то. Тогда зачем принимать его? Чтобы усыпить мамину бдительность, я всячески даю ей понять, что он мне не нравится. Я и в самом деле терпеть его не могу, ненавижу!.. Истукан бесчувственный! Вчера, кажется, — точно не помню — я нарочно уронила носовой платок и думала, он его поднимет, а он сделал вид, что не заметил. Мама с тетей тоже не одобряют эту его неотесанность.
Тетя пробудет в Сулимове весь май, и благодаря ей у нас веселей стало.
Не хочется дурно думать о тете, но все-таки это странно: стоит ей приехать к нам, как следом является ротмистр Пухала и торчит у нас до самого ее отъезда. Тетя питает к нему дружеские чувства, а граф, ее супруг, терпеть его не может. Они все время проводят вместе и постоянно шепчутся. Интересно, о чем они по целым дням болтают?
А вчера я видела в окно с веранды, как он целовал тете руку и выпустил ее, только когда я вошла в гостиную. А эти прогулки вдвоем в саду…
Мама сидит с бароном, тетя — с ротмистром, а мне впору снова в куклы играть. С мисс Дженни, кроме «Венфильдского священника» да Вальтера Скотта, ни о чем не поговоришь.
3 мая
Я пустилась на авантюру! А дело было так: мама велела мне пойти с мисс Бомберри погулять в дубраву. Какое я получаю удовольствие от этих прогулок, известно лишь одному богу да мне! Но всякий раз, когда они хотят спровадить меня из гостиной, тетя начинает говорить о пользе свежего воздуха. Ничего не поделаешь, кусая от досады ленточку от шляпы, я повиновалась.
Смотрю, около дубравы Морозкович и Опалинский делают промеры. Прежде чем мы поравнялись с ними, наш Управляющий исчез куда-то, и мой недруг остался один. Глянет на приборы и записывает. Англичанка моя по-польски не понимает ни слова.
Будь что будет, решила я про себя, пусть мне достанется от мамы, но упускать такой случай нельзя… Когда мы подошли ближе, он поклонился и, видно, собрался дать стрекача.
— Что это вы тут делаете? — спрашиваю я.
— Поле промеряю, — ответил он и замолчал.
— Земле больше внимания уделяете, чем нам, — смело продолжала я. — На мамины приглашения отвечаете отказом…
Он удивленно посмотрел на меня. А я метнула на него взгляд, но какой!..
— Мое место в поле, а не в гостиной, — после паузы ответил он.
— Но нам известно, что вы бывали в обществе и не всегда занимались такой работой.
Он с недоумением взглянул на меня, по я не опустила глаз.
— Это дело прошлое и толковать о нем нечего… Противная англичанка толкнула меня локтем в бок.
Тем временем вернулся Морозкович, и я, свысока кивнув экс-графу, медленно удалилась в сопровождении мисс Дженни. Если я и сегодня не произвела на него впечатления, значит, дела мои плохи.
Не человек, а глыба льда! Хоть бы смутился, побледнел, покраснел… Нет! Лишь удивление отразилось на его лице и ничего больше. Боюсь, как бы я не выглядела в его глазах смешной.
Загадочная личность…
Едва мы отошли, мисс Бомберри, скандализованная моим поступком, не преминула сделать мне замечание: первой заговаривать с молодым человеком, дескать, неприлично. «Он у нас служит, — надменно ответила я. — И к нему это не относится».