— А мы третьего дня. Как тут красиво, не правда ли? Ты любишь природу?..
— Люблю, — помедлив, отвечала я. — Но, откровенно говоря, никогда не задумывалась над этим…
— Я пейзажи рисую, — пояснила Адель и тух же прибавила: — А музыку любишь?
— Меня учили музыке, и я играю на фортепиано, пою, но особого пристрастия к ней не питаю.
— Читаешь много?
— И этим похвастаться не могу. Редко какая книга увлекает меня.
— Значит, рукодельничать любишь?
— Терпеть не могу…
Адель остановилась в недоумении, а мне после моих искренних признаний стало стыдно за себя. Так странно начался наш первый разговор. То ли на меня напала откровенность, то ли я хотела просто перед ней порисоваться. Адель слушала с неодобрением, а когда я, в свою очередь, спросила, чем она интересуется, она сказала, что любит рисовать, без музыки не мыслит себе жизни, много читает, занимается самообразованием и… очень счастлива.
Она показалась мне не менее чудной, чем я ей. Так шли мы, болтая обо всем понемногу. Между прочим выяснилось, что разница в возрасте между нами всего несколько месяцев. Несмотря на свою ученость, она умеет быть веселой, ребячливой, и вообще есть в ней что-то располагающее к себе. Мы дали друг другу слово часто видеться и дружить.
Когда мы вернулись домой, мама прилегла отдохнуть, а я думала о своей новой подружке. Какие у нас с ней разные характеры, а может, все дело в воспитании, в склонностях?.. Она будто живет в ином мире. Как же так? Кто из нас двоих прав? Кто на верном пути? Отчего она с таким спокойствием взирает на будущее, а я — с нетерпением и тревогой? Она говорит, что не стремится попасть в высший свет, ее не прельщают ни блестящее положение в обществе, ни богатство, она предпочитает этому тишину сельской жизни.
А ведь ограниченной ее никак не назовешь… Напротив, она умней меня и знает гораздо больше. Тогда в чем же дело?
Авось постигну эту тайну, когда поближе сойдусь с ней.
Боже, сколько в жизни загадок!
24 июня
Опять несколько дней не писала в дневник, зато сегодня жатва будет обильная.
Позавчера маме захотелось для разнообразия выпить кофе «Под короной». Только сели мы за столик, откуда ни возьмись — отец с неразлучным своим спутником. Они расположились за ближайшим столиком. Несколько раз нам удавалось скрыться от них, но на сей раз мама дала маху.. — Лица папы и генерала выражали торжество. Сперва мама не удостоила их разговором. Господин фон Штален стал ухаживать за мной: подставил под ноги скамеечку — тут На Альте Визе всегда чувствуется сырость, — пододвинул чашку, велел подать воды. Словом, вел себя как галантный кавалер. Маме он тоже по возможности старался уделять внимание, но тут выручал его папа: он, когда захочет, умеет быть предупредительным и любезным. Направлявшийся к нам барон, заметив издали папу, сделал volte-face[42] и исчез.
Видимо не без умысла, завели разговор о Вене, об императорском дворе, о преимуществах столичной жизни. Генерал рассказывал забавные истории о высокопоставленных особах, и мама изволила даже несколько раз улыбнуться. Папа очень искусно le mettait en vue[43]. Генерал производит приятное впечатление. Но всегда ли он такой? Приветливое выражение лица кажется маской, из-под которой… нет-нет да проглядывает нечто зловещее. Так и хочется сказать ему: «Сними маску! Дай посмотреть, каков ты на самом деле!»
Его ухаживания и комплименты, признаться, мне льстят. Раза два я встретилась с ним глазами, но не подумала опускать их: пусть смотрит, если не боится обжечься. Старикашку, видно, разобрало.
Я мало-помалу начала обретать свойственные мне бойкость и остроумие, как вдруг входят Адель с матерью. При их появлении будто ведро воды вылили в костер. Все почувствовали себя неловко. Генерал принял важный вид, папа смутился, у мамы сделалось грустное лицо, а я встала и подошла к Адели.
Обведя взглядом нашу компанию, Мостицкая шепнула что-то маме, — видно, догадалась, в чем дело. Я спросила Адель, понравился ли ей генерал, но она уверяет, будто не заметила его. Удивительно… Я ни одного мужчину не пропущу, а она витает в облаках, думает о чем-то своем… Ей важно, как сосну нарисовать. Значит, она еще ребенок? Нет, у нее такой нрав странный. Ей хочется, говорит она, подольше не выходить замуж и жить с родителями, читать книжки и учиться.
Ей бы классной дамой в пансионе быть! На что мне знания, если я с одного взгляда все понимаю.
Так начался этот памятный для меня день… Обедали мы, по обыкновению, дома; только мама отчего-то очень торопилась, и мне показалось это странным. После обеда, в неурочное время, в гостиной принялись вдруг наводить порядок, покурили благовониями, проветрили. Меня это насторожило. Когда все было готово, барон вышел. Мама оправила перед зеркалом платье, велела мне приколоть бант, пригладить волосы и ни с того ни с сего обняла меня и прижала к груди.