После их ухода воцарилось молчание. Мама вздыхала, барон жевал губами, а я, как подкошенная, упала в кресло.
Барон переглянулся с мамой.
— Бедный юноша, такой робкий! — сказала мама, посмотрев на меня. — Продолжительная болезнь и одиночество сделали его необщительным… И диким. Вот освоится немного и, ручаюсь, станет другим. Как ты его находишь? — Вопрос был обращен ко мне.
— По-моему, он смешон.
— Нет, он несчастлив, — возразил барон. — По словам его дяди, это добрейшее существо, жаждущее любви, привязанности… И вообще он кроткий, славный юноша, только чересчур робок…
— Напротив, я нахожу его слишком развязным…
— Господи, до чего же вы, молоденькие девушки, плохо разбираетесь в людях! — сказала мама. — Да, он рассеян и от смущения порой говорит невпопад. Вот увидишь, со временем ты переменишь о нем мнение…
— А какое мне до него дело? — спросила я. Мама поцеловала меня в голову.
— Ты, наверно, не знаешь, он — миллионер. У него огромное состояние, и, кроме того, он единственный наследник своего дяди. А тот, будучи наместником в одной из австрийских провинций, благодаря бережливости (в его честности я не сомневаюсь!) нажил большие деньги. Юношу хотят женить и сватают за него красавиц, причем из хороших семей. Если бы ты понравилась ему…
У меня на глаза навернулись слезы. — Почему я должна ему понравиться, а тем более он — мне?
— Chere Seraphine[44], — сказал барон, — поверь мне, если этот брак состоится, ты будешь счастлива.
— Ты у меня умная девочка, — прибавила мама, — и не тебе объяснять, что это добрейшее существо всецело покорится тебе и за счастье почтет исполнять малейшую твою прихоть. Ты будешь госпожой, а он — слугой твоим… И жизнь свою ты устроишь так, как тебе захочется…
— Пока рано об этом говорить, — вмешался барон. — Но поддерживать знакомство с ним безусловно нужно.
— И быть благоразумной, — вставила мама. Назавтра дядя с племянником повстречались нам по дороге к Шпруделю. Ночью у меня было время обдумать свое положение. И если придется выбирать между ним и генералом, я, пожалуй, предпочту старика. Быть посмешищем… Нет, ни за что! Мама уже в открытую обсуждает со мной обоих претендентов! Глупый муж, по ее мнению, не так смешон, как старый. И потом, она подозревает, что слухи о богатстве генерала и его влиянии при дворе сильно преувеличены.
Горечь и отчаяние овладели моей душой.
Оскар ни на шаг не отставал от меня. Со вчерашнего дня, видно, уже успел влюбиться, и это делает его еще более смешным. Свои чувства он выражает не словами, а жестами, мимикой, хватает меня за руки, чтобы поцеловать, и я едва успеваю их отдернуть.
Он последовал за нами в кофейню. К счастью, его внимание отвлекло кофе с булочками, и он на время обо мне забыл. Его жадность и прожорливость — поистине звериные — возбуждают во мне отвращение. Удовлетворив аппетит и стряхнув с колен крошки от рогаликов, булочек, гренков, которые поглотил в несметном количестве, он опять уставился на меня, словно хотел съесть. Он смотрел на меня, как сытый удав. Мне сделалось страшно, а он переводил взгляд с моих рук на лицо, но спрятать его, как руки, я не могла.
Дядя беседовал за себя и за племянника; предметом разговора служило его наместничество да то, как чиновники величали его превосходительством. Сил моих больше не было терпеть алчные взгляды, устремленные на меня; казалось, сидению за столом конца не будет. Между тем Оскар успел шепнуть мне, что готов жить в Карлсбаде хоть год, хоть два, лишь бы видеться со мной. Я сделала вид, будто не расслышала. Тут пришла Мостицкая, и я, воспользовавшись случаем, улизнула с Аделью домой.
— Адель, милочка! — вскричала я, вбегая к себе в комнату и бросаясь на постель. — Видела ты этого идиота, что сидел рядом со мной.
— А кто он?
— Меня хотят выдать за него замуж.
Она прыснула со смеха.
— Ты шутишь, — сказала она. — Кому может такое прийти в голову? Говорят, бедняга тяжело болен, ведь он калека…
— Зато богач, миллионер и… и…
— Ведь твоя мама насильно не выдаст тебя за него…
— Она считает, благодаря его богатству… деньгам я буду счастлива.
— А зачем вам… тебе… богатство?
— Сама не знаю, у меня голова идет кругом.
Я была так возбуждена, что сгоряча выложила ей все, не умолчав и про генерала.
Она опечалилась и стала утешать меня, посулив заступничество своей матери.