– Ну что, пойдем к остальным?
И все сомнения мгновенно улетучились.
Мы вели себя как обычно. Никто нас ни в чем не заподозрил. Никто не обратил внимания на грязную посуду, которая так и осталась лежать неубранной. Только Саша заметила, как мы, сидя у костра в разных местах, бросаем друг на друга осторожные взгляды, чтобы понять, что же между нами изменилось.
Через неделю мы снова были в этой же самой комнате. Аня показывала мне свои рисунки, на которых она изобразила наших одноклассников. Она указывала пальцем и поясняла кто есть кто, потому что они совсем не походили на оригиналы. Я недоуменно кивал, и, видя мое непонимание, она поясняла, что так и задумано – они не должны быть похожи: рисунок лица и настоящее лицо – это разные вещи. Я подумал: в этом что-то есть – и согласился. Тогда я понял, что произошедшее в этой комнате неделю назад не было катастрофой, наоборот – мы стали гораздо ближе, и я уже не представлял свою жизнь без Ани.
Под конец вечеринки Эдик едва не расплакался. Никто не смеялся над ним из-за чрезмерной чувствительности – так или иначе все украдкой вытирали глаза. Произошло это из-за нахлынувших воспоминаний. Мы сидели вокруг костра, и каждый по очереди рассказывал связанную со школой историю. Вспомнили, как Дима зимой десятого класса, спутав в гардеробе куртки, ушел в чужой, и потом вся школа искала вора, пока на следующий день не пришел растерянный Дима и не вернул куртку. Самое смешное в этой истории то, что куртка принадлежала школьному сторожу.
Вспомнили, как Эдик однажды в столовой так отчаянно смеялся, что случайно высморкался себе в компот. Вспомнили, как мы с Аней не переносили друг друга в начале года. И как все вместе мы ходили в пиццерию вместо отмененных уроков. А иногда и прогуливали, и шли на набережную Кубани, где издалека смотрели на плотину, а потом до вечера бесцельно бродили по парку. Еще многое вспоминали в этот вечер, пока Эдик бестактно не сказал:
– Жаль, мы больше никогда не соберемся вместе.
Ему сначала никто не ответил, а затем со всех сторон посыпались заверения, что мы обязательно будем поддерживать связь друг с другом, и раз в месяц будем собираться вместе, куда бы нас не закинула судьба, а если не получится раз в месяц, то хотя бы каждые полгода или каждый год… Я думаю, никто по-настоящему не верил в эти слова, и все понимали: Эдик прав.
Когда стемнело, все разошлись по домам. Я ушел от Ани последним. К тому времени приехали ее родители, предложили меня подкинуть. Я отказался. Мы с Аней неловко попрощались, я залез в маршрутку, добрался до центра города и оттуда поплелся до дома пешком – автобусы к моему району уже не ходили. Идя по безлюдной дороге в темноте ночной прохлады, я пытался понять, поменялось ли что-нибудь во мне после этого дня или нет.
Всю предыдущую неделю мы с Аней встречались у меня дома, пережидали часы сиесты и, набрав в рюкзак воды, выдвигались на затерянное озеро, чтобы там понежиться в тени деревьев и искупаться в чистой прохладной воде. Путь туда неблизкий – минут сорок пять – и в первый раз, когда я вел Аню через поля, от которых дышало жаром, а над головой трещали линии электропередач, она жаловалась, что я завел ее на край света. Но когда она увидела ровную поверхность озера, внезапно открывшегося перед нами, она упрекнула меня только в том, что я не предупредил ее взять купальник, потому что нашим единственным общим желанием было упасть в воду и не вылезать из нее до конца лета. С тех пор мы ходили на озеро каждый день.
Так было и вчера. Мы лежали под деревом в шаге от воды. Аня в синем купальнике-бикини и с растрепанными волосами держала в руках несколько листков бумаги с печатным текстом. Она пояснила, что это ее эссе. На мой вопрос зачем оно ей, она туманно отшутилась.
– Можешь почитать? Мне кажется, тут чего-то не хватает.
Я прочел. В своем эссе Аня рассказывала, как впервые посетила Эрмитаж. Я сказал, что, если она хочет показать в тексте, как медленно течет время, когда ее лирический герой блуждает от картины к картине в бесконечном лабиринте залов и комнат среди миллиона бессмертных шедевров изобразительного искусства, ей нужно растягивать предложения в длинные сложные конструкции, с дополнениями и причастными оборотами, накатывающими один за другим на читателя, как волны на морской берег. Но когда у ее героя заканчивается время. Он опаздывает на поезд. Впереди осталось самое интересное. Он скачет от одной картины к другой. Галопом проносится мимо Да Винчи. Мимоходом бросает взгляд на Рембрандта. И, вылетев из музея, несется по Невскому проспекту к ж/д вокзалу…
– Тут нужно рубить предложения на части, – сказал я. – А отсылка классная.