— Честное слово, за этим только я и приехала в Лондон…
10 апреля. За эту неделю не произошло событий, которые надо записывать в дневник. Впрочем, в четверг в пять я был у мисс Мальмер. Она встретила меня официально. Было несколько членов Рабочей партии. Полковник мне надоел, расспрашивая про княгиню.
11 апреля. Долгорукий все еще в Париже. Я каждый день вижусь с его женой. Сегодня она сказала мне:
— Я получила письмо от мужа. Он должен вернуться послезавтра.
— Вас это печалит?
— Конечно, мой милый. Эта неделя прошла слишком быстро.
— Тогда ни о чем не беспокойтесь. Он не вернется так скоро.
12 апреля. Пришла телеграмма, что Долгорукий арестован французской полицией. Сказал, что его продержат не меньше недели.
22 апреля. Долгорукий вернулся в Лондон. Много рассказывает. Его арестовали французские сыщики на вокзале, когда он уже садился в поезд. Было много комических сцен. Князь нисколько не испугался. Его терзала только одна мысль, что его вышлют в Россию. Он благодарил меня за содействие, которое я оказал ему: письмо из Скотленд-Ярда его выручило.
Поручение, данное ему, он выполнил блестяще. Именно: ему удалось установить точно, что лейтенанта Ружа в Париже нет.
Я отдыхаю. Привел в порядок свой дневник, заполнив пробел, образовавшийся за время путешествия в Россию. Кончил читать "Таймс". Что же? Может быть, правительство поступило правильно, приняв русскую делегацию? Посмотрим, к чему приведет новая политика. О России пишут, что там разрешена свобода частного оборота, и отряды на дорогах сняты. Если это результат деятельности Ллойд Джорджа, то старик — молодец!
30 апреля. Сегодня меня вызвали телефонным звонком в канцелярию Интеллидженс Сервис. Там я прождал с полчаса, прежде чем меня проводили в кабинет начальника службы.
Начальника я видел в первый раз. Он моложав, но внешность его далеко не импозантна. Впалая грудь, синяки под глазами. Подстриженные усы торчат, как щеточка для чистки пишущей машины. Сзади него медленно вращается стальной цилиндрический шкаф с самыми секретными документами.
Начальник пригласил меня сесть и заговорил о моей отставке. Я подтвердил мое желание больше не служить. Щека у него задергалась, он вдруг поднялся, как бы намереваясь ударить меня по лицу. Я тоже поднялся. Он сел. Я тоже сел.
— О вашей отставке не может быть и речи, капитан, — сказал он резко. — И вы сами понимаете почему. Будем считать, что разговор на эту тему кончен.
Он сказал это резко, как будто все-таки ударил меня по лицу. Не делая никакой паузы, он продолжал:
— Я вас вызвал сюда затем, чтобы извиниться. Вам предоставлен двухмесячный отпуск. Но его придется прервать. Для вас есть дело.
— Какое именно?
— На этот раз по внутренней разведке.
— Но я никогда не работал по внутренней. Я офицер и знаю только военное дело.
— Это не имеет значения. Нам нужен знающий русский язык. Мы рассчитываем на то, что вы справитесь с этим делом. Вам придется спутешествоватъ в Шеффильд. Вам дадут адрес завода моторов и танков. Вы должны будете войти в тамошнюю коммунистическую группу, конечно, приняв вид рабочего. Войдя в группу, должны выяснить местопребывание и намерения некоего мистера Георга Броуна, приехавшего в Англию по мексиканскому паспорту. Нам известно, что он связался с шеффильдскими коммунистами. Все говорит за то, что он чрезвычайно ловкий агент Коминтерна. Мало того, я не сомневаюсь, что он русский. Это надо тоже установить. А потом мы его арестуем. Поняли?
— Понял, да. Но это поручение слишком сложно для меня.
— Вы, конечно, шутите. Пробраться в Москву, по-вашему, легче?
— Но вы мне предлагаете дело профессионального сыщика.
— Позвольте мне думать иначе. Вы блестяще справитесь с этим делом. Не шутка арестовать человека. Надо узнать, что ему надо в Англии. Тут вам поможет русский язык. Кроме того, наши профессиональные сыщики слишком примелькались. Одним словом, решено: едете вы. Конечно, подробности поездки вы должны продумать сами. Но поторапливайтесь.
Я понял, что за мое прошение об отставке меня решили тяжко наказать. Поручение, которое мне давали, превращало меня в обыкновенного сыщика. Но поистине не было никакой возможности отказаться от этой миссии. Надо было подчиниться.
Начальник уже взялся за телефонную трубку и начал что-то говорить по-французски. Я встал и тихо вышел из кабинета.
Прямо с Даунинг-стрит я направился к Долгорукому. Когда я пришел к нему, он лежал на диване и был, видимо, сильно не в духе. Он даже не спросил меня ни о чем.
Я тоже не стал сразу говорить ему о деле. Только попросил его дать бутылку вина.
Князь моментально оживился. Его винный погреб был тут же, за диваном. На пространстве в один квадратный фут стояли бутылки с самыми различными ярлыками. Сорта были дешевые, но крепкие.
— Ничего я не могу понять в ваших английских винах, — сказал Долгорукий сокрушенно. — Простите меня, Кент, но мне кажется, что хуже английских вин на свете только русские. Приходится теперь покупать все подряд, чтобы добраться до приемлемого сорта. Я пью и записываю впечатления на стене.
И он показал мне тут же длинную колонку записей карандашом, но я и без записей сумел найти что нужно: бутылку красного портвейна. Я вытянул эту бутылку, и мы выпили по стаканчику. Я знал, что разговаривать с русскими без вина невозможно. Они скучны и формальны, как садовые автоматы. Зато, выпив вина, они делаются лучшими людьми в мире.
Мы распили бутылочку, и тут я понял, что пришла пора говорить о деле.
— Что бы вы сказали, князь, — начал я, — если бы я вам сделал одно предложение?
— Согласился бы на него, — ответил Долгорукий, наклоняясь за новой бутылкой.
— Так вот, нам необходимо в срочном порядке сделаться английскими пролетариями, металлистами. Остальное понятно.
— Обязательно этим и займемся. От скуки я не прочь повалять дурака.
— Очень приятно слышать это. Я решил привлечь к этому делу вас, так как привык с вами работать и знаю ваш характер. Но дело это безотлагательное.
— А вы думаете — я предлагаю тянуть? Сейчас от всенощной придет Юля. Я прощусь с ней, и весь к вашим услугам.
Еще до прихода из церкви Юлии Аркадьевны я успел рассказать Долгорукому в общих чертах все дело. Спросил его совета, как действовать.
— Ничего нет проще, — ответил Долгорукий. — Три дня мы займемся в какой-нибудь слесарне, перепачкаем там руки в масле и выучимся ругаться по-английски. Потом сфабрикуем документы и выедем на место назначения. Как определиться на службу, придумайте вы. А войти в коммунистическую группу сумею я. С удовольствием проделаю с вами всю кампанию. Хотя должен сказать, что она меня мало радует. Я не чувствую риска, — ведь расстрелять нас за это дело не могут.
Мы кончали третью бутылку вина, когда из церкви вернулась жена Долгорукого. Она была бледна, и от нее пахло ладаном. Должно быть, она устала от долгого стояния. Очень тихо она рассказала мне, что несколько русских дам-эмигранток сняли квартиру на четвертом этаже и оборудовали ее под церковь. Сами сделали иконостас из золотой бумаги и акварелью нарисовали иконы. Служит священник-эмигрант из придворного царскосельского собора. Они выписали его из Берлина. Скоро будут певчие и люстра, и тогда она пригласит меня ко всенощной.
Я согласился с тем, что это вещь интересная. Но долго разговаривать о церкви я не мог. Нам нужно было еще в этот же вечер повидаться с Гропом.
Я сказал княгине, что через несколько дней мы с Долгоруким уезжаем на охоту. Княгиня тяжело вздохнула и закрыла глаза.
Через полчаса мы уже шептались с Гропом в тихом кабачке. Я рассказал ему наш план, он его дополнил. Он посоветовал нам пройти ускоренный курс слесарного дела в мастерских Интеллидженс Сервис на Даунинг-стрит. В подвалах под службой, оказывается, имеются прекрасные станки и слесаря, у которых можно научиться резьбе по металлу и ругательствам. Вопрос о хороших документах был, по мнению Гропа, гораздо сложнее. Но и тут он нашел выход из положения: