— Мы составим вам, джентльмены, такие документики, что в них сам черт ногу сломит. Вы — металлисты из Австралии. Были мобилизованы в мировую войну и сражались на французском фронте. Хорошо. Потом вас в конце войны перекидывают в Архангельск, и вы попадаете в плен к красным. Дальше идет раздвоение. Начальству вы будете говорить, что бежали из плена, пробрались в Англию и теперь метите поехать на родину. А рабочим споете другую песенку. Вы им скажете, что сами сдались в плен большевикам, два года работали в Москве в Коминтерне, выучились говорить по-русски и теперь едете в Австралию агитировать по заданию партии. Хотите только подзаработать денег на проезд. По этим документикам вам можно будет зарегистрироваться в профессиональном союзе. Я вам это устрою. Как?
— Ничего нельзя возразить, — сказал Долгорукий. — Умных людей приятно слушать.
2 мая. Мои руки так запачканы в масле, что я боюсь оставить на страницах дневника следы пальцев. Но чистых рук мне сейчас не надо. Ведь мне большого труда стоило сделаться слесарем.
Наши документы тоже готовы. Мы, как это решили, австралийские рабочие. Долгорукий — полуполяк, это чтобы замаскировать его славянское произношение. Кроме того, Гроп раздобыл нам настоящее рекомендательное письмо от какого-то лондонского инженера к инженеру на завод танков в Шеффильде. В письме нет никаких секретных пометок. Просто коллега просит коллегу принять на службу двух заблудившихся ребят. Нам выгодно получить службу на заводе честным путем. Это нас избавит от всяких подозрений. Завтра мы выезжаем.
3 мая. Я простился с дедом, взял маленькую сумочку и пошел к Долгоруким. Там еще пил чай в обществе княгини и молодого, красивого священника в ярколиловой рясе. Батюшка, если бы не его довольно длинные волосы, был больше похож на офицера, нежели на священнослужителя. Английского языка он не знал, и мне пришлось разговаривать с ним по-русски. Он мне жаловался, что здесь в Лондоне он принужден жечь в лампадах настоящее прованское масло, и от этого в церкви пахнет соусом провансаль. Поболтав немного с попом, я подмигнул Долгорукому. Мы простились и вышли. На лестнице князь занял у меня пять фунтов, вернулся и отдал их жене. Сделал он это совершенно напрасно. Утром я передал княгине двадцать фунтов. Виделись мы с ней мельком на улице, но деньги передать я успел. Она сказала мне, что ее тяготит какое-то мрачное чувство, что было бы лучше, если бы я не уезжал. Но я ответил, что за меня она может не беспокоиться, и просил ее навещать деда. Я купил ей три белых розы, и одну из них она съела задумчиво. Потом мы простились.
По пути от Долгоруких мы зашли на квартиру к Гропу и там переоделись. Надели темные бумазейные рубашки, башмаки, весом каждый по пяти фунтов, плоские кепи. Переложили свои вещи в брезентовые мешки. Гроп проводил нас на вокзал Сент-Пэнкрас, откуда в 9 часов мы выехали в Шеффильд.
4 мая я имел случай убедиться, что положение безработного в Англии, особенно если он австралиец, не из приятных. Завод авиамоторов и танков в Шеффильде, куда мы имели рекомендательное письмо, принимал рабочих по особому отбору, — вернее, не принимал их совсем. Рекомендательное письмо, правда, открыло нам двери кабинета одного из старших инженеров, но места мы не получили. Инженер, прочитавши письмо, сказал с неудовольствием:
— Ну, вот еще. Мы хотим отправлять своих безработных в Австралию, а вы прёте к нам на завод. Зайдите дня через два к цеховому мастеру, я ему скажу, чтобы он имел вас в виду.
Хорошо еще, что у нас были с собой деньги, и мы могли не голодать эти два дня. Ели мы прилично. Но на жительство поместились в общей комнате гостиницы "Под счастливой звездой", на окраине. Вместе с нами жили подлинные голодные безработные. Я считал, что соседство это нам очень полезно. Многому можно было выучиться. Первый день, однако, боясь попасть впросак, мы держали себя особняком, приглядываясь к новым товарищам. За это к вечеру нас начали звать аристократами.
— Вы что, из Канады, что ль? — спросил худой парень Долгорукого и легонько ударил его кулаком под ложечку. — Тамошние ребята любят драть нос.
— Мы из Австралии, — ответил Долгорукий, и знакомство завязалось.
Князь рассказал нашу горькую историю и вызвал общее сочувствие. Стали расспрашивать о Москве.
Долгорукий начал отвечать обстоятельно, но худой парень предупредил его:
— Вы, ребята, не очень-то. Может, здесь и "жучок" есть.
Мы свели разговор о Москве в шутку, и болтовня возобновилась. Попозже Долгорукий пошел пить пиво с двумя парнями. К этому времени он уже успел посвистеть соловьем, сказавши, что выучился этой премудрости в России.
5 мая. Сегодня мы явились к цеховому мастеру, важному, как папа римский. Он нам сказал, что работы у него нет. Тогда мы ворвались в кабинет инженера. Говорили долго и громко. Долгорукий показывал даже свою коленку, якобы пробитую немецкой пулей. Атмосфера создалась настолько тревожная, что инженер взял трубку и вызвал какого-то нового цехового мастера.
— У меня тут два австралийца, — сказал он раздраженно. — За них ручается инженер Кеветт из Лондона. Оба бывшие солдаты. Надо им помочь. Что? Я им предложу.
Положил трубку и обратился к нам:
— Вот что, ребята. Пойдете работать чернорабочими? У нас сегодня утром танк подмял двух уборщиков на дворе. Хотите их временно замещать?
Мы выразили согласие, и работа была нам предоставлена.
6 мая. Сегодня мы целый день работали в поле и изрядно исцарапали себе руки. Работа нам попалась скорее веселая, чем трудная.
Главное производство завода — авиамоторы и военные мотоциклы. Их делают сотнями. Помимо того, на заводе вырабатываются танки.
Выработка этих машин не носит массового характера. Но все же по паре танков в день в настоящее время завод выпускает. Танк собирается и заправляется в особой мастерской, откуда он выходит в поле. Здесь его испытывают, то есть заставляют наползать на проволочные заграждения, окопы, заборы, кустарники. Наше дело приводить в порядок препятствия, уничтоженные одним танком, и готовить новые, чтобы их мог уничтожить другой. Мы распутываем и снова запутываем колючую проволоку, подправляем окопы, заборы. Как бывшие солдаты, мы справляемся с этой работой легко. Мне приятно готовить завтраки этим машинам. Я люблю танки.
Они представляются мне огромными сгустками человеческого труда и энергии, заготовленными впрок, чтобы обрушиться, когда подойдет время, на врага Англии. Каждая из этих машин для ломки костей заменяет сотни людей и лошадей на фронте. В этих гениальных "утюгах" я вижу наш главнейший козырь в будущей войне.
Сейчас же после испытания танк выползает на железнодорожную платформу. Там мы его моем и накрываем брезентом. Ночью паровоз должен отвезти машины на орудийный завод, где происходит установка артиллерии.
Наша работа в поле совершенно изолирована от остального завода. Поэтому трудно завести знакомства. Чтобы поднять интерес к нам, Долгорукий каждую свою фразу начинает словами:
— Когда я был в Москве…
Он кричал об этом все время и в поле, во время испытания танка, и во время завтрака, и когда мы длинной вереницей выходили за ворота завода после окончания работ. Нас при этом обыскивали, чтобы мы не могли вынести с собой чертежей или проб стали. Но и во время обыска Долгорукий ухитрился разок произнести эту фразу. Однако больших результатов от этого не получилось.
7 мая. Сегодня нам повезло. Один из механиков, который выезжает на танке, выглянул из окошка, подозвал Долгорукого и сказал:
— Как кончится работа, подожди меня у ворот с товарищем. Я вам что-то хочу сказать.
Разумеется, мы исполнили его предложение. Получив в конторе по случаю субботы свой первый заработок — восемь шиллингов на человека, — мы стали у ворот. Механик вышел, покуривая трубочку, и предложил нам вместе пойти пообедать.