А он уже сидел в кресле и читал мне лекцию:
— Я имею сведения, что там требуются сейчас способные офицеры, знающие русский язык. Наше правительство не оставило еще мысли немного повозиться с большевиками. Серьезно воевать, конечно, мы не собираемся, но хитрить предположено вовсю. Понял? Так вот знай. Тебе надо сказать только одно слово, и ты будешь зачислен младшим сотрудником. Это освободит тебя от необходимости возвращаться на Мурман и защитит от отцовских кредиторов. Ну?
Я прошелся по комнате взад и вперед. За это время во мне созрело решение.
Строго, говоря, передо мной не было выбора. Отец своим выстрелом поставил точку в длинном ряде веселых дней моей юности. Мое настоящее было жалко, будущее могло быть ужасным. Ведь не служить же мне клерком в конторе за 200 фунтов в год?
Одновременно я вспомнил мои мурманские мысли, расстрел Градова и многое другое. Во мне родилось желание принять участие в борьбе с красной опасностью. Ведь не напрасно же я учил русский язык! Такие люди, как я, сейчас нужны Англии…
— Идет! — сказал я твердо, прекрасно понимая, что делаю.
— Браво! — закричал дед. — Быстрота ответа, достойная Кента. Прикажи китайцу подать нам чего-нибудь спиртного. Все решено, теперь можно с удовольствием помолчать.
Мы распили с дедом бутылочку. Он захмелел и, глядя мне в глаза, начал говорить заплетающимся языком:
— Эдди, дорогой, поверь мне, я забочусь не о себе и даже не о тебе. Меня мучает Англия. Мы победили немцев, это верно. Но у нас осталось ужасное охвостье войны — большевики. Эдди, мой прекрасный, ты немножко подтянешь их? Да?
19 января. Полковник Эрнест Мальмер уведомил деда письмом, что наша встреча с ним может состояться на следующей неделе во вторник. При этом был указан час, положенный для обеда. Дед передал мне это известие с радостью, но тут же заявил, что обед в хорошем ресторане будет стоить не меньше десяти фунтов. Необходимо срочно изыскать эти средства, чтобы не стесняться в выборе вин.
Я знал, что за черного попугая в свое время было заплачено 20 гиней. Одним глазом я посмотрел на птицу. Дед понял мои мысли, сделал гримасу и обещал позаботиться о деньгах сам. Какой-то план у него несомненно есть, но мне он ничего не говорит.
21 января. Сегодня в "Морнинг пост" появилось объявление: "Продается Библия в исключительно редком переплете. Смотреть ежедневно от 12 до 2 часов. Будет продана только известному коллекционеру".
Дальше следовал наш бесславный адрес.
Еще в детстве дед мне говорил, что у него есть Библия, переплетенная в человеческую кожу. Он даже показывал мне эту Библию. Но я не особенно доверял тому, что именно человек предоставил свою оболочку для этой священной книги. Теперь, нуждаясь в деньгах, я готов был под присягой подтвердить, что кожа на переплете самая человеческая. Однако, несмотря на это, я не надеялся, что нам удастся выгодно сбыть нашу фамильную редкость.
Но, очевидно, дед знал Лондон лучше меня. Интригующее объявление в "Морнинг пост" заинтересовало кого следует. В одиннадцать часов дня, то есть ровно за час до назначенного срока, перед нашим подъездом остановился новенький "роллс-ройс", и вертлявый немолодой человек, назвавшийся Эмилием Макаровым, вошел в нашу комнату. Прежде всего он извинился, что прибыл раньше. Но он опасался, что Библию купят раньше его.
— Библии в редких переплетах моя слабость, — сказал он сладко. — Сейчас я горю от нетерпения узнать, какой шедевр вы мне предложите.
Дед пригласил Макарова сесть, и прежде чем показывать Библию, принес и развернул на столе пожелтевший документ. В этом документе шесть офицеров 40-го Индийского полка удостоверяли своими печатями, что Библия, принадлежащая капитану Иеремии Кенту, действительно переплетена в кожу, вырезанную из спины туземца, убитого в стычке.
— Надеюсь, он был крещеный? — спросил Макаров с живейшим интересом.
— Конечно! — ответил дед. — Двое офицеров живы до сих пор и подтвердят это. Я могу указать вам их адреса.
— Я и так верю, — закричал Макаров немного вульгарно. — Боже мой, как это интересно! У меня 812 Библий, и в том числе та, которой Кромвель бил по головам левеллеров. Но ничего похожего на человеческую кожу у меня нет. Я беру ваш раритет. Назначайте цену.
Рыночной цены на человеческую кожу в Лондоне не установлено. Не знаю, откуда дед взял сумму, которую он назвал без всякого замешательства:
— Сто гиней.
Макаров, не говоря ни слова, вынул чековую книжку и написал чек на сто пять фунтов. Он передал чек деду и погладил рукой по Библии, которую он уже считал своей.
— Однако, — сказал он с усмешечкой, — человеческая кожа чрезвычайно похожа на свиную. Надеюсь, вы приобщите к Библии и документ?
— Разумеется, — ответил дед. — Но это будет стоить еще двадцать гиней.
Макаров написал чек и на двадцать гиней. После этого развязно оглядел комнату и спросил:
— Никак я не пойму, что заставляет вас расстаться с этой редкостной Библией?
— Англия переживает тяжелые времена, сэр, — ответил дед уклончиво.
Однако Макаров заинтересовался нашим положением больше, чем следовало бы. Он закричал:
— Дела Англии превосходны! Она простоит еще не меньше двадцати пяти лет. Но меня интересует, каким образом вы сумели разориться от мира. Что такое вы поставляли в армию?
— Носы, сэр, — ответил дед тихо. — Прекрасные английские носы с горбинкой, ясные голубые глаза, руки с отполированными ногтями и ноги с высоким подъемом.
— Да, это не ходкий товар теперь, — сказал Макаров со вздохом. — А вот я поставлял пулеметы и скорострельные винтовки и, представьте, не ощущаю кризиса. Несмотря на мир, военное ведомство согласилось принять у меня все заказы. И обещает еще и еще…
И он пространно начал рассказывать нам о своих делах и удачах, о том, как он составил состояние, а потом во время войны умножил его. Он рассказал нам даже о своей семье. Он полуангличанин, его мать шотландка, а отец болгарин. Узнавши, что я недавно приехал с русского фронта, он заинтересовался мной, много расспрашивал меня о Мурмане, а когда узнал, что я изучал русский язык, заговорил со мной по-русски. Оказывается, он знает все европейские языки и часто бывал в Петербурге, где имел дела с царским военным ведомством. Его вопросы делались с каждой минутой настойчивее, и я чувствовал себя как на экзамене. Он меня спросил наконец:
— Конечно, у вас есть невеста?
Я ответил отрицательно и хотел вообще закончить этот неприятный допрос. Но в это время у подъезда раздался звонок, и китаец доложил, что явились новые покупатели. Затем звонки начали раздаваться через каждую минуту. Мы принуждены были вывесить объявление, что Библия продана. Только два репортера не хотели уходить, пока не узнают, какой именно переплет был на Библии. Макаров вызвал их и сообщил, что Библия приобретена им, но просил не упоминать в газетах, из какого материала сделан переплет. Он боялся, что такого рода сообщение может набросить тень на его доброе имя.
Через час после ухода Макарова чеки были реализованы. Дед отдал мне половину денег, и я заказал себе два костюма, чтобы пополнить брешь в моем гардеробе, образовавшуюся за время войны. Остальные деньги, вырученные за человеческую кожу, мы должны были проесть с полковником Мальмер в ресторане Кюна.
28 января. Обед у Кюна состоялся. Боюсь, что мы проели человеческую кожу безрезультатно.
Полковник Мальмер нисколько не был похож на ответственного представителя уважаемой службы. Он оказался очень общительным пожилым джентльменом, интересующимся чем угодно, кроме дел. В довершение к этому, он явился в ресторан с дамой, которая оказалась его помешанной дочерью мисс Мабель Мальмер.
Впрочем, помешательство мисс Мальмер заключалось только в том, что она была членом рабочей партии.
В соответствии с политическими убеждениями мисс была одета в бледно-зеленое платье, затканное золотыми пчелками, символами трудолюбия. Чтобы как-нибудь объяснить приход дамы к деловому обеду, полковник заявил, что Мабель его единственная и любимая дочь, которой он ни в чем отказать не может. Узнавши, что полковнику предстоит свидание с офицером, приехавшим с русского фронта, она заявила категорически, что тоже хочет видеть этого человека, и приоделась. Полковнику оставалось только взять ее с собой.