Мишель частенько брал у меня книги. И если сначала я советовала ему произведения, то теперь, осмелев, он сам приносил в бюро книгу и настойчиво просил меня прочесть ее. Также Моро вместе с Рэмьером тренировали ребят в сарае, где совместными усилиями мы расчистили немного помещение. Тогда такие вечера перерастали в настоящий поединок, где мужчины старались не упасть в грязь лицом перед дамами, и каждый из них к тому же стремился доказать свою неповторимость. Правда Моро всегда побеждал этих двух. Однако это лидерство было в его лице до тех пор, пока Луиза не уговорила взять меня в руки оружие. Эх! Вот тогда-то во мне и проснулся юношеский задор и соперничество. После нескольких таких вечеров во мне проснулась и мышечная память, и теперь-то не только Моро и Рэмьер могли поучить молодое поколение. А за боем между мной и милым другом снова, как в старые времена, наблюдали, не в силах оторвать взгляда.
Вскоре в рядах наших прибыло. Это были Стефане (он был слегка неповоротливым малым, но вот что в нем привлекало, так это безупречные знания военной стратегии. Казалось, он найдет выход из самых безвыходных ситуаций) и Дидьер (тот был полной противоположностью Стефане: вечная спешка, быстрота, смекалка. Он никогда не сидел на месте. И зачастую эта быстрота не шла ему на пользу). Вечерами все также в зоне отдыха молодые зачитывались произведениями, разговаривали, спорили, доказывали. Я же скромно сидела в стороне, иногда наблюдая, а иногда делая различные дела: заполняла сводки, утепляла одежду (это, кстати, стало для меня неким обязательством – я с радостью заботилась об этих молодых, не жалея ни времени, ни сил), читала книгу.
Единственным, что возвращало в реальный мир, это все ухудшающееся положение населения, народа. Люди не могли больше терпеть. Революция наступала нам на пятки.
1788 год»
***
«В братстве творится что-то непонятное. Кажется, словно две противоположные личности отдают приказания. Моро говорит, что учителя забываются, вбивая клинья между молодыми ассасинами. По его мнению, кто-то специально добивается того, чтобы не было принципа «друг за друга», а каждый был сам за себя. Это-то и было страшно.
Мишель отказывался появляться в братстве. Задания за него брал Рэмьер. Пошло это от того, что кто-то проговорился о происхождении молодого бойца. То и дело Луиза рассказывала, как другие ассасины подтрунивают над ним, а один раз на сбор тот вообще пришел весь побитым, раздражительным. Пришлось в срочном порядке оказывать медицинскую помощь.
Кто-то проговорился о том, что его мать в прошлом была тамплиером, но ведь потом-то она оставила орден! Правда это отнюдь не волновало других. Им меду не давай, чтобы избрать кого-то предметом насмешек. Поэтому часто теперь Мишель звался «тамплиеровским отродьем» или «тамплиеровской мордой». Его друзья, товарищи всячески поддерживали юношу да я с Моро делали все возможное. Однако эти колкости действовали на него не самым лучшим образом.
В темах наших собраний стали больше присутствовать политические вопросы. Идеи революции, республики пробрались и в наше тихое общество. Мы говорили о ней, но не желали видеть ее, хоть и понимали, что возможно она и была необходима.
Впервые на собрании я поделилась своими рассуждениями по этому поводу. Ну, начнется революция? Что дальше? Сколько смертей, сколько невинных людей погибнут. Улицы станут красными от крови, брат пойдет на брата. Если она начнется, смогут ли ее потом остановить? И не станет ли еще хуже? Как говорила моя покойная матушка: «Уж лучше какая-нибудь власть, чем полное безвластие и беззаконие»
Начало 1789 года»
***
В один из вечеров мадам вернулась в бюро после традиционного похода в люди. Она собирала информацию, слушала и анализировала. В последние месяцы это было необходимым действием. В соседней комнате уже собрались знакомые ассасины, но их речи были иными. Только войдя в помещение, женщина увидела, как Рэмьер сидел на столе и читал стихи. Луиза, Моро, Стефане и Дидьер молча слушали. Не хватало только Мишеля.
Вскоре ассасин стремительным шагом вошел в комнату и, услышав стихи, сделался растерянным и обескураженным. Только тогда мадам Анжела поняла, что Рэмьер читал стихи не малоизвестного писателя, а Его стихи.
Рэмьер замолк и с улыбкой взглянул на друга, однако тот тяжелым шагом подошел к товарищу, поставил одну ногу на стул, поддался чуть вперед. Казалось, сейчас он вызовет своего товарища на дуэль, за то, что тот, так бессовестно выкрал его стихи и без спросу придал их огласке. Но этого удалось миновать. Мишель резким движением вырвал листы из его рук, и зазвучали Его стихи.
«Мишель удивлял и поражал нас все больше. Кто мог подумать, что в этом малом скрывается такая личность, творческая и неповторимая? Его стихи становились для нас отрадой. Конечно, как говорил Моро, он только учился, и были ошибки. Но наше одобрение и признание открыли в нем некую дверь. В его глазах теперь читалось облегчение.
На днях милый друг сделал мне предложение. После очередного боевого вечера в сарае необходимо было передохнуть, вздохнуть и остудиться. Тогда-то Моро и сказал резковато: «Попроси о переводе. Если что, я дам рекомендации. Нам не хватает таких бойцов» А я и не знала, что ответить. С одной стороны я понимала, что нынешняя молодежь не справится без помощи таких взрослых, как Моро и я, что очередная кровавая резня подобьет их, с другой – моя жажда славы, желание отличиться уже исчерпали себя. Работа в бюро научила многому. Да и, если я уйду, какому человеку доверят руководство и где гарантии, что бюро сохранит свое таинство, кто будет поддерживать благосостояние братства извне? Я была в сомнениях.
Однако, на следующий день мне сообщили, что был штурм Бастилии, в котором приняли участие Моро, Мишель и Рэмьер. С этого начиналась революция, и у меня не осталось выбора.
1789 год»
***
«Жить стало труднее. Раненные, сломленные, убитые. Всюду смерть. Нависла чернота.
Наши собрания были редкостью, но, несмотря на это, они были как глоток свежего воздуха. После начала революции Мишель представил нам свое новое стихотворение, копию которого я занесла в дневник»
«Шел год, кровавый, тяжкий год
В стране всех праведных романов
И не один там знатный род
Был поглощен чредой обманов.
Где раньше был один закон,
Теперь бесчестье, срам и грязь.
Мы бой вели не с тем зверьем,
Он оказался среди нас.
Врага по крышам будем гнать,
И дух сей мерзкий изгонять,
Чтоб все темпларские герба,
Исчезли с мира навсегда!»
Вояка иль неопытный юнец
- Предписан неминуемый конец;
Нет права оставаться в стороне.
- Пускай горят лжецы в огне»
Чуть позже в дневнике была обнаружена приписка другим почерком:
Шел год, кровавый, тяжкий год,
В стране, охваченной огнем.
Никто не знал, как усмирить народ,
Как возродить, построить и создать.