То были чистые пробирки.
Побоявшись, что в темноте перебью здесь всё, я присела, схватившись руками за спинку стула, и торопливо спрыгнула вниз. Под подошвой заскрипело битое стекло, а левую руку моментально обожгло, и, зашипев, я поднесла её ближе к лицу. Едва уловимый металлический запах проник в лёгкие, а по ладони потекло что-то тёплое и вязкое.
Кровь. Я порезала руку до крови.
Место пореза болезненно пульсировало, а кровь стекала по ладони вниз. От досады я закусила губу. Нужно было срочно выйти на свет и посмотреть, что там с рукой. Шаг за шагом я продвигалась в сторону двери, осторожно ступая в темноте.
Кап… Кап... Кап…
Кровь сочилась, капая на старый зашарканный линолеум. Кажется, порез оказался глубоким. Если это чья-то глупая шутка...
Внезапно в тишине лаборантской прошелестел чей-то едва различимый смех, заставивший мои мысли в растерянности испариться. Я замерла, прислушиваясь. Ничего. Наверно, показалось. Но стоило мне сделать очередной шаг, как в тишине снова ухнуло:
— Со-о-оня!
Голос прозвучал громче и отчётливее, и от неожиданности я попятилась назад.
— Со-о-оня! – снова заголосил неизвестный, а по моей спине, скрытой школьным платьем, заструился холодный пот. Голос был тихий-тихий, едва различимый, словно это ветер звал меня по имени. – Иди к нам! Иди, Со-оня!
Я завертела головой по сторонам, пытаясь понять, откуда доноситься этот шёпот, но он внезапно затих. Моё сердце колотилось, словно сумасшедшее. Бум… Бум… Бум… И я ничего не слышала кроме этой оглушающей барабанной дроби.
Темнота давила со всех сторон, а липкий страх, просочившийся мне под кожу, не отпускал.
— Соня, — снова раздалось в темноте, и в каком-то безумном порыве я хотела закрыть уши руками, только бы не слышать этот пугающий шёпот. – Разреши нам! Разреши! Разреши! Разреши-и-и!
От ужаса я вздрогнула, и сдавленный вскрик сорвался с моих губ без моего ведома.
Я всё отступала, и отступала назад. Под подошвой заскрипели осколки битой пробирки, ногой я задела стул, который так и замер у стеллажа, а сделав ещё пару шагов, упёрлась спиной в стену. Дальше отступать было некуда.
Тихий шипящий смех, словно туман, стелился по лаборантской, подкрадываясь ко мне. Я хотела зажмуриться, но не могла — страх парализовал меня. Что-то будет…
Внезапно у двери послышались какие-то неясные звуки, шум, щелчок, и тёмную комнату залило грязно-жёлтым светом. Каким-то осоловелым взглядом я бросилась оглядываться по сторонам, но кроме меня здесь никого не было, а в дверях около выключателя с полным ведром воды в руках застыл Юрка. С затаённой тревогой в глазах он смотрел на меня, а затем опустил ведро на пол, да так, что оно загрохотало, а вода с хлюпаньем стала выливаться за края.
— Соня? – позвал он, переведя свой взгляд с беспорядка, что я учинила в лаборантской, на мою ладонь. Она всё ещё кровоточила, но уже не так сильно. – Ты чего?
— Кто-то выключил свет, — кое-как выдавила я сдавленным голосом, всё ещё боясь услышать жутковатый шёпот, но он затих, словно свет спугнул его. Может, мне всё это только послышалось? Но не могло же? Или могло? – Ты кого-нибудь видел?
— Где? – уточнил Юрка.
— Там, за дверью.
— Никого, — ответил он, и уже привычным движением руки потянулся к вороту своей куртки.
— Да? Точно? – растерялась я. Может, меня разыграли, а услышав, что кто-то идёт, просто трусливо смылись? – Мне показалось, что…
— Сонь, пойдём отсюда, — тихо позвал Юрка.
— А как же... — начала я, но какой-то безумно-растерянный взгляд карих глаз Юрки заставил меня замолчать и пойти ему навстречу.
— Нужно рану перевязать, — сказал он, и протянул мне руку, в которую я тут же вцепилась.
Юрка шёл быстро, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и мне приходилось чуть ли не бежать, чтобы угнаться за ним. Оказавшись в школьном дворе, он воровато покосился по сторонам, но кроме нас здесь никого не было, лишь холодный ветер разбрасывал разноцветные листья по асфальту. Подойдя чуть ближе ко мне, Юрка принялся осматривать мою руку, а затем для чего-то бросил внимательный взгляд на шею, его рука же потянулась к вороту моей школьной формы.
— Ты чего? – я отпрянула от него. Ненормальный он, что ли?
— Ничего, — покраснел Юрка, и, выудив из кармана своей куртки носовой платок, перевязал мне руку.
— Он хоть чистый? — покосившись на платок, поинтересовалась я.
— Чистый, не бойся, — смутился Юрка, выпуская мою ладонь из своих рук. — Пошли.
Он снова бросил осторожный взгляд на здание школы, будто ожидал там увидеть кого-то, но сквозь широкие окна я сумела разглядеть лишь пустые коридоры.
Вместе мы покинули школьный двор, а когда Юрка пошёл меня провожать, я возражать не стала. Может он и чудаковатый немного, но всё же с ним куда спокойнее. За весь путь мы и словом не перекинулись о том, что случилось в лаборантской. Я молчала из страха, что Юрка сочтёт меня чокнутой, а может, так оно и было, я, если честно, уже начала сомневаться в своём рассудке. Он же… Почему молчал он, я понятия не имела.
Часы уже отмеряли половину одиннадцатого, и наверно, лучше подумать о случившемся завтра, на свежую голову. А сейчас — лечь спать. Если, конечно, получиться уснуть.
Запись сделана 15 сентября 1986 года.
Понедельник, 21:05.
Села за дневник, а у самой глаза слипаются, и челюсти сводит от подавляемой с большим трудом зевоты, а виной всему минувшая ночь. Пока сон окончательно не настиг меня прямо здесь, в кресле, постараюсь всё быстро записать.
Вечер воскресенья провела, не выпуская из рук "Преступление и наказание", мыслями же то и дело возвращаясь к событиям в лаборантской, и чем больше я об этом размышляла, тем сильнее убеждалась, что всё произошедшее там мне не пригрезилось. Пульсирующая боль в левой руке не позволяла забыть о случившемся, да и выражение Юркиного лица в тот момент не оставляло сомнений. Юрка был встревожен, но не удивлён. И то, с какой поспешностью он уводил меня из школы, наталкивало на определённые выводы: Квартин что-то знал, а может даже и слышал, но по какой-то неведомой причине не захотел рассказывать мне.
Странно. Что за секреты он хранит?
Я так и заснула с мыслями обо всём этом, наверно поэтому полночи мне снилась всякая ерунда. Каждый час я просыпалась от навязчивого ощущения, что возле моей кровати кто-то стоит и смотрит на меня, но открыв глаза, убеждалась, что я одна в комнате. Часов в пять меня окончательно разбудил какой-то скрежет, словно в окно кто-то осторожно и тихонечко так стучал, или же деревья своими сухими и тонкими ветками царапали по стеклу. Но какой стук? Какие деревья? Мы жили на восьмом этаже, а рядом с домом не было ни одного дерева. Не выдержав, я подошла к окну, и, откинув в сторону плотные занавески, выглянула наружу. Никого. Лишь унылый холодный дождь бился в окно, словно хотел попасть внутрь.
Я вернулась в кровать, но заснуть больше не получилось. Так и проворочалась с боку на бок до звонка будильника.
Не удивительно, что на уроке химии, который оказался шестым и, к счастью для меня, последним на сегодня, я, уставшая и проголодавшаяся, сидела, отсчитывая секунды до звонка. Поскрипывая мелом, Анастасия Сергеевна расписывала на доске очередную реакцию замещения, когда двери кабинета широко распахнулись, и в зияющем проёме показалось круглое лицо Скворцовой. Цокая каблуками, она прошла к доске, а мы, словно по команде, подскочили со своих мест, приветствуя её.
— Садитесь! – распорядилась Зинаида Александровна. – Анастасия Сергеевна, восьмого октября к нам в школу пожалует Кривонос из райкома комсомола. Ребята из других отрядов уже готовятся, — она пробежалась красноречивым взглядом по рядам. — Было бы не плохо, если бы ваш пионерский отряд тоже поучаствовал. Можно даже октябрят привлечь.